Отдаляясь от кочевой жизни, которая постоянно находилась под угрозой и контролем со стороны северных орд, в том регионе стала развиваться городская и торговая жизнь оазисов, где проходили караванные пути и где, благодаря многочисленным оазисам, появилась возможность наладить связь с крупными оседлыми цивилизациями Запада: Средиземноморья, Ирана. Индии, с великой оседлой цивилизацией Дальнего Востока, с Китаем. Двойной путь возник в пределах изгиба на севере и юге иссякающей реки, на севере, очерченном Дунхуаном, Хами, Турфаном, Карашаром, Кучой, Кашгаром, Ферганой и Трансоксианой, на юге – Дунхуаном, Хота-ном, Яркендом, памирскими долинами и Бактрией. Эта двойная линия, очень хрупкая вдоль трассы в самой ее середине, где чередовались пустыни и горные возвышенности, тонкая, подобно вытянутой и одновременно извилистой тропинке муравьев, ползущих на деревенских дорогах, несмотря ни на что, оказалась достаточной, чтобы на нашей планете не оказалось двух разных планет и сохранился определенный контакт между китайской и нашими индоевропейскими цивилизациями. Именно по Шелковому пути и дороге паломничества шли торговля и религия, греческое искусство потомков Александра и буддийских миссионеров, пришедших с Афганистана. В тех же краях грекоримские негоцианты, о которых упоминал Птолемей, стремились заполучить шелковые тюки «Серики», там же китайские полководцы династии поздняя Хань, искали связи с иранским миром и римским Востоком. Одной из вечных проблем китайской политики, начиная от династии Хань вплоть до Хубилая, являлось обеспечение беспрепятственного использования великого пути всемирной торговли.
Но на севере этого узкого пути цивилизации, у кочевников существовал совершенно другой путь, каким являлась степь, нескончаемая дорога с многочисленными тропами. Дорога варваров. Ничто не мешало передвижению варварских эскадронов между берегами Орхона и Керулена и озером Балхаш. Укажем в связи с этим, что Большой Алтай и северные отроги Тянь-Шаня сходятся друг с другом. При этом, достаточно просторный проход оставался в стороне Имиля на Тарбагатае в Чугучаке, так же он оставался широким между Юлдузом, Или и бассейном Иссык-Куля, на северо-западе которого бескрайние просторы киргизских и русских степей вновь оказались под копытами кавалерии, пришедшей из Монголии. Орды из восточных степей беспрестанно пересекали эти проходы Тарбагатая, Алатау и Музарта в поисках добычи в степях Запада. В протоисторический период доминировал обратный процесс. Создалось впечатление, что кочевники иранской, т.е. индоевропейской расы, которых греческие историографы называли Скифами и Сарматами, звучащие по-ирански как Саки, продвинулись очень далеко в глубь северо-востока, в сторону Пазырыка и Минусинска, в то время как другие индо-европейцы расселились в оазисах Тарима, начиная от Кашгара до Кучи, Карашара, Турфана, возможно вплоть до Ганьсу. Достоверно, что начиная с христианской эпохи, движение следовало от востока к западу. Теперь не индоевропейцы господствовали в оазисах будущего китайского Туркестана со своими тохарским, кучанским и «восточноиранским» диалектами, а Хун-ну, которые под именем Гунны основали прототюркскую империю в Южной России и Венгрии, где русские степи являются продолжением азиатских, а венгерские степи являются продолжением русских. Это были также Авары, монгольские орды, бежавшие из Центральной Азии под натиском Тукю в VI в., которые господствовали в этих местах, сначала в России, затем в Венгрии. В VII в. таковыми стали Тюрки-Хазары, в XI в. Тюрки-Печенеги, в XII в. Тюрки-Команы, которые пошли по тому же маршруту, наконец, Монголы Чингизханиды в XIII в. завершили объединение степей, если можно так выразиться, заселенных человеком от Пекина до Киева. [1]
Внутренняя история степей является историей тюрко-монгольских орд, которые соперничали друг с другом за обладание лучшими пастбищами, бороздили эти степи для того, чтобы удовлетворить нужды своих стад и табунов. Это были бесконечные перегоны скота, изменение маршрутов которых порой требовало веков, и эти огромнейшие просторы, которые природа создала для их деятельности и к которым все было приспособлено, включая физическое развитие и образ жизни. История, написанная представителями оседлых народов, раскрывает немного из того, что касается нескончаемых передвижений между Желтой рекой и Будапештом. Ими были зарегистрированы нашествия различных орд, возникших неожиданно у Великой Стены или дунайских крепостей, перед Татоном или Силистрой. Но что же они нам сообщили о внутренних передвижениях тюрко-монгольских народов? Мы четко видим как следовали один за другим в пределах империй Карабалгасуна и Каракорума в верхней Монголии, у истоков Орхона, все эти кочевые племена, которые стремились доминировать над другими ордами, Хун-ну, тюркского происхождения, во времена еще до нашей эры, Сяньби – монгольского происхождения, в III в. после Рождества Христова, Жуань-жуани, также монгольского происхождения, в V в., Тюрки – Тукю в VI в., Тюрки-Уйгуры в VII в., Тюрки-Кыргызы в IX в., Кидане монгольского происхождения в X в., Кереиты или Найманы, несомненно тюркской расы в XII в. и, наконец, Чингизханидские Монголы в XIII в. Если нам известна подлинность кланов, которые поочередно, то тюркские, то монгольские, устанавливали господство одних над другими, то нам неведомо, каков был соответствующий расклад в самом начале формирования громадных родственных групп: тюрков, монголов и тунгусов. Безусловно, на данный период Тунгусы занимают кроме Северной Маньчжурии большую часть Восточной Сибири и к тому же в Центральной Сибири они располагают берегом среднего течения Енисея, и живут в районе трех рукавов речки Тунгузки. Монголы же находятся на территории исторической Монголии. Тюрки находятся в Западной Сибири и на территории двух Туркестанов, принимая во внимание, что в данном регионе тюрки появились позже и тюркизация осуществляется в Алтае в I в. нашей эры, в Кашгарии в IX в., в Трансоксиане в XII в., а основная часть городского населения как в Самарканде, так и в Кашгаре оставалась тюркизированным иранским населением. Но, с другой стороны, нам известно из истории, что в самой Монголии Чингизханиды монголизировали многочисленные истинно тюркские племена, Найманов Алтая, Кереитов Гоби, Онгутов Ча-хара. Еще до того как Чингиз-хан объединил эти племена под синим стягом собственно Монголов, часть нынешней Монголии была тюркской и, впрочем, еще и сегодня тюркский народ – Якуты расположены севернее Тунгусов и занимают северо-восток Сибири в бассейнах рек Лены, Индигирки и Колымы. Наличие в таком количестве Тюрков в районе Берингова пролива, у краев Северного Ледовитого океана, севернее Монголов и даже Тунгусов, призывает нас к еще большей осторожности, когда речь заходит об изучении соответствующего расселения «ранних» Тюрков, Монголов и Тунгусов.[2] Все это позволяет нам уточнить, что в действительности, тюрко-монгольские и тунгусские жители с самого начала располагались далее на северо-востоке, и не только современная Кашгария, а также северные склоны Саянских гор (Минусинск) и Большого Алтая (Пазырык) были заселены в ту эпоху индо- европейцами, пришедшими из «общего индоевропейского очага» Южной России. Подобная гипотеза согласуется в остальном с мнением лингвистов, которые подобно Пельо и Гийому Хевези достаточно демонстративно отказываются принять идею родоначального союза алтайских языков (тюркского, монгольского, тунгусского) и фино-угорских языков, которые были распространены на Урале.[3] Между тем, достаточно значительное различие на сегодняшний день, несмотря на первоначальные родственные связи между тюркским, монгольским и тунгусским языками, склоняет нас к выводу, что три группы, объединенные в ту историческую эпоху под общим началом, с чем связаны частые взаимные заимствования терминов культуры, жили в какое-то время на приличном расстоянии друг от друга на огромнейших просторах азиатского северо-востока.[4] Если бы история тюрко-монгольских орд ограничивалась просто их набегами и подспудной борьбой при перекочевках, то она не дала бы нам никаких интересных данных, по крайней мере, тех, которые нас интересуют. Значительным фактом в истории человечества является то давление, которое эти кочевники оказывали на цивилизованные империи юга, давление, которое заканчивалось многочисленными нападениями, приводившими к захвату территории. Пришествие кочевников явилось почти естественным законом, продиктованным условиями степной жизни. [5] Безусловно, те из тюрко-монголов, которые были связаны с лесной зоной Байкала и Амура и оставались в диком состоянии, занимаясь охотой и рыболовством, так же как и джурджиты до XII в., как и «монголы лесов» до эпохи Чингиз-хана, были теми народами, которые еще были закрыты в пределах одиноких лесных мест, чтобы иметь понятие о землях, на которые можно было претендовать. Но совсем по-другому обстояло дело с тюрко-монголами степей, которые жили благодаря тому, что занимались скотоводством и в связи с чем были вынуждены кочевать вслед за скотом, который шел в направлении пастбищ, а человек следовал за ним. К тому же степь является родными пенатами лошадей. [6] Человек степи – это прирожденный всадник. Именно он, будь-то иранец на западе или тюрко-монгол на востоке, изобрел экипировку всадника, о чем свидетельствуют изображения скифов на греческих вазах киммерийского Босфора. Нам также известно, что китайцы, для
