Арсенал защит велик и поразительно многообразен. Черты своего характера, непригодные к осознанию (уж очень будет неприятно и тоскливо), стыдные мотивы своих поступков очень легко увидеть в окружающих, испытывая радость от личной душевной чистоты. Это проекция — зоркое выявление и осуждение в окружающих своих собственных неприемлемых черт. И совершается интереснейшая подмена: наличие бревна в собственном глазу лишь помогает нам рассмотреть соломинку в глазу у ближнего.
Кто жалобней и чаще хитрецов и выжиг сетует на всеобщую неискренность, криводушие и алчность? Кто громче упрямцев жалуется на тупую неподатливость окружающих? Да разве я упрям? Это упрямы несогласные со мной. Все до единого. Просто я прав, а они упрямы, как ослы. Уж и не знаю, из каких соображений.
Я эгоист? А кто не эгоист? Оглянитесь вокруг себя. Каждый выживает как умеет, дрожа за себя, как за какую-то немыслимую ценность. Я по сравнению со всеми — голубиная душа, дурак и жертвенный альтруист.
А кому верят лжецы? А властолюбцы, карьеристы и стяжатели — как они любят говорить о том, как все вокруг рвутся к деньгам и карьере!
Я хам и грубиян? Вы посмотрите на других. Среди таких проявишь мягкость — сразу же ее сочтут за слабость, горло вмиг перегрызут, голову оторвут и в глаза бросят.
В чересчур ярких и нескромных проявлениях своей личности громко и азартно обвиняют современников те, кто с наслаждением так же проявил бы собственное лицо, но не имеет его или не решается, подсознательно верно представляя его качество.
«Все вокруг терпеть меня не могут, ищут только случая нагадить, я лишь вынужденно защищаюсь», — вполне искренне и убежденно говорят люди с нетерпимым характером, скандалисты, склочники и неудачники агрессивной масти.
А можно вообще все черты, присущие своему характеру, но опасные для самоуважения, оптом возложить на окружающих — иной, например, расы или нации, — и тогда любые поступки станут трактоваться как вынужденные меры предосторожности и самообороны. Так американские психологи вполне всерьез утверждают, что стабильно хорошее моральное самочувствие и высокое самоуважение почти любого американца объясняется привычным переложением: хитрости, корыстолюбия, пронырливости и групповой солидарности в ущерб справедливости — на евреев;
а лени, беспечности, суеверия, невежества, нечистоплотности и распущенности — на негров;
отчего американец постоянно находится в прекрасном самочувствии далеко не худшего из людей.
Искренние, честные, открытые, сострадательные и доброжелательные люди именно такими видят окружающих, оценивают их по собственным стандартам (Пушкин: «Отелло не ревнив, скорее он доверчив»), а потому вечно проигрывают тем, кто ломится в хозяева жизни, заведомо относясь к людям, как к собственным отражениям. Яго же не верит никому, играя в жизнь, как в карты с человеком, безусловно способным передернуть, и отсюда его жизненный успех.
Короче говоря, читатель: скажи себе вслух, что особенно раздражает тебя в других, к чему ты особенно приметлив и чувствителен, и ты познаешь, кто ты сам.
Я вспомнил, как расстроился, прочтя этот совет впервые. Ибо всегда я в людях замечал порывы трусости и алчности, а также скупость, черствость и скользкую душевную ненадежность. Вот я каков на самом деле, горестно подумал я тогда, наука знает, ей видней, а мне придется жить с этим печальным пониманием своего пакостного истинного лица.
И забыл уже на следующий день. Поскольку вытеснение — еще одна наша прекрасная защита. Мы вполне искренне не видим (а увидев — забываем) то, что может тяжким грузом лечь на душу. Невероятно изощренны наши выборочные слепота, глухота и забывание. Но именно они позволяют нам выжить в этом мире. Так, мы вдруг не помним ничего о предстоящем неприятном деле, о недавних даже поражениях и ошибках, стыдных уступках, слабостях и некрасивых помыслах — защита нашего душевного покоя заботливо и быстро вытесняет их на самое дно сундука памяти. Все, что тревожит, угрызает совесть и смущает душу — от постыдных будних мелочей до страха смерти, — прячется защитами от нашего сознания, как острые предметы от ребенка прячет мать.
И если мы не видим нечто очевидное и что-то не хотим понять (ибо чревато и опасно), то мы отнюдь не слепы и не слабы разумом, а просто видим все через очки неких концепций и идей, которые нам позволяют понимать и видеть в ином свете, легко толкуя белое как черное и наоборот.
Это защиты одаряют нас спасительным равнодушием к тому, что прямо нас не касается. А чтоб как можно большим сделалось это пространство нашего безразличия, сужается у человека поле его интересов и былого любопытства. И вне этого поля оказывается все, прикосновение к чему чревато опасностью, болью сострадания и сочувствия, уколами совести, страхом и горьким ощущением бессилия. Так приспосабливаемся мы абсолютно ко всему, что происходит вокруг, спокойно плывя по течению собственной безмятежной жизни.
Это защиты помогают нам перенести почти любую невзгоду с помощью спасительной мысли «могло быть хуже», и наше воображение немедленно и подробно перебирает возможные варианты худшего, служащие теперь утешением.
Не зря кто-то давно уже заметил, что мысли о невзгодах, которых по случайности избежал, сами по себе могут сделать человека счастливым.
Это защиты помогают человеку убежать и скрыться от реальности, даря искренние увлечения, занятия и страсти, как бы переключая все внимание его из мира, полного опасностей, в благостную атмосферу личного мирка.
У многих именно отсюда — коллекционерство, альпинизм, бесчисленное множество причудливейших хобби, которые на самом деле служат страной лотоса для разума и духа, не способных слишком долго выносить реальный климат жизни.
Это именно защиты порождают мысли и сентенции, устремленные к одному: душевному равновесию, понимающей невозмутимости, беспрекословному приятию всего, что посылает нам судьба.
Если не можешь делать то, что нравится, пусть тебе нравится то, что делаешь
Приравняй свои притязания к нулю, и весь мир будет у твоих ног
Лучше плыть по течению добровольно
В этих любезных моему сердцу мыслях промелькнуло одно слово, из-за которого я просто обязан сделать отступление. Набрел я однажды на понятие, которое ввел в обиход немецкий психолог Левин. Еврей, разумеется. Вообще я наткнулся, читая о познании человека, на такое количество евреев, что мелькнула у меня отчетливая мысль: Творец наш именно еврейскими умами изучает свое безумное хозяйство.
Так вот, психолог Левин ввел понятие об уровне притязаний. Это представление каждого из нас о пределе своих возможностей во всех жизненных проявлениях, во всех областях своего существования. Но это также и список претензий, предъявляемых нами к судьбе нашей и к окружающему миру. Уровень притязаний определяет и окрашивает всю нашу жизнь, ибо в нас действует стремление реализоваться, выложиться, поднять планку прыжка к верхней границе своих возможностей, а если получится — и выше. И поэтому уровень притязаний определяет, за что человек берется — судить, понимать, делать, — а за что — нет; где просит поставить планку повыше, а где машет рукой и уходит в другие игры. То же самое происходит в области нравственной, в этом глухом лесу, где уже много веков блуждает все человечество. Только здесь все гораздо сложней. Здесь никому нельзя передоверить полностью заботу о себе и нельзя обойтись без помощи. Здесь притворство и зоркое осуждение других (ханжество) низменно столь же, как открытое непротивление стихии (цинизм). Здесь влияют один на всех и все на одного, здесь отвечают каждый за себя и все за каждого. Но это я уже сбился на воскресную проповедь для бедных.
В наших обыденных мыслях и разговорах совершается непрерывная оценка уровня притязаний — своего и других. Ты много о себе думаешь, он себя недооценивает, это им не по плечу, где уж нам, дуракам, чай пить, с кувшинным рылом в калашный ряд, сами с усами, не лыком шиты, и я не хуже других — все это об уровне притязаний. Он создается подсознательным анализом собственных сил и ожиданий, отношением окружающих нас людей. Он то призывает, требует, томит и побуждает, то сдерживает, придавливает,
