нашел место, где брал его мобильный телефон. Ему пришло два сообщения. Первое было от Олега: «Кай, опасность. Алекс – старый знакомый. Звукорежиссер Юрий – националист.» Прочитав это сообщение, Кай довольно оскалился. Спасибо, Олег, кое-что становится ясным. Как любой нормальный зверь, Кай любил старых врагов, привычки которых более-менее известны. Второе сообщение прислала Антонина: «Где ты, Кай? Схожу с ума.»
Сберегая заряд, Кай не стал отвечать Олегу. Олег верит в силы воспитанника и все поймет. Хватаясь за самое человеческое, что сумел отыскать в себе, он не смог позвонить, но отправил Антонине сообщение:
«Ты нужна мне, как лес, как море, как небо.»
Светило солнце. Внезапный крупный дождь на мгновение повис в воздухе, как множество нитей хрустальных бус. С треском осыпался на листья и рассмеялся. Промокший Кай слез с мертвого дерева и побежал изо всех сил.
– Вита-алик? – припоминая, сказала Настя. – Здра-авствуй, Вита-алик!
Виталий стоял на пороге без тапок, в полосатых носках и футболке с видом Московского кремля. Смотрелся он потерянно. В глазах – разочарование и, пожалуй, непонятный испуг.
– Я к Тосе пришла, поговорить, – объяснила Настя и вежливо добавила. – Можно?
– Можно, – Виталик посторонился и пропустил Настю в маленькую прихожую, посередине которой, подошвами друг к другу, лежали огромные уличные мужские ботинки. Насте показалось, что перед ее приходом они играли в ладушки. Она засмеялась.
– А Тоника нет, – сказал Виталик и сморщил нос.
– А где же она? И когда вернется? – спросила Настя.
– Она уехала. И я не знаю, куда… Она мне ничего не сказала!
– Ага, – промолвила Настя и внимательнее посмотрела на молодого человека. Большие ноги Виталика в полосатых носках показались ей трогательными. – Значит, тебя тоже бросили.
– Почему? – глупо спросил Виталик, а потом уточнил свой вопрос. – А кого еще?
– Меня, конечно, – Настя пожала круглыми плечами, сбросила уличные туфли и босиком прошла в комнату. – Кай тоже уехал. И мальчики-музыканты, для которых я рисовала песни. Их певица Ольга одичала, как кошка, которая ушла от хозяев жить на чердак. А тетя Анджа и Олег сидят на дереве, как птицы осенью, и глядят в разные стороны. Но видно, что и они скоро – улетят… Таких, как мы с тобой, всегда бросают. И это правильно.
– А почему? – Виталик не сумел быть оригинальным, но сумел слабо улыбнуться. Видение странных и пугающе красивых родителей Антонины, отчужденно сидящих на ветках большого дерева в ожидании отлета и болтающих ногами, позабавило его.
– Как почему? – удивилась Настя. – Потому что им время – лететь. Или бежать, плыть, догонять, искать и все такое. А другим – время оставаться. Ты разве не знал, что Тося – такая?
– Наверное, не знал, – сказал Виталик и снова закручинился.
Насте захотелось развлечь и утешить его. Она огляделась в поисках карандашей и бумаги, но, разумеется, их не обнаружила. Ни Виталик, ни Антонина не умели рисовать и ничего не писали. В сумке, которую Настя оставила в прихожей, был небольшой блокнот и даже карандаш, но идти за ней было лень.
Настя вытянула опухающие от ходьбы ноги и сказала:
– Когда я училась в школе, у меня были две подружки. Точнее, они дружили между собой, а ко мне прибегали, когда ссорились. Когда у них был мир, я их не интересовала, потому что была слишком глупой и все время, на уроках и дома, срисовывала открытки. У меня даже на обложке дневника кто-то написал: «Настька – дура», а мне все было лень стереть. Я только потом пририсовала к надписи листочки и такие усики, как у душистого горошка. Получилось даже красиво, как будто заголовок в книжке. Так вот, я хотела рассказать про подружек. Одна из них всегда кого-то ловила. Понимаешь, всех подряд! Я помню, как она ловила бабочек, жуков, котят из подвала, привидения в школьном туалете, шпионов, парней из старшего класса и еще много всего. Потом я бросила школу, долго ее не видела, и повстречала несколько лет назад. Она стала журналисткой в каком-то журнале и долго рассказывала мне, как вместе с другими журналистами и учеными ловила инопланетян на какой-то горе в Сибири и даже, кажется, почти поймала. А другая подружка все время кого-то отпускала. Такое у нее было увлечение. Она тайком выпускала жуков, которых первая подружка сажала в спичечные коробочки (и из-за этого они все время ссорились), выпускала на волю птиц, купленных на Кондратьевском рынке на деньги, которые давали ей родители, и даже волнистого попугайчика, которого ей подарили на день рождения. Представь, он не погиб, а долго жил с воробьями во дворе Бадаевского хлебозавода. Мы иногда видели его, когда ходили в школу. Однажды она выпустила в Обводный канал трех еще живых и двух уже дохлых карпов, которых ее мама купила, чтобы приготовить угощение для гостей к юбилею бабушки. В шестом классе она убеждала мать, что та должна отпустить отца к любовнице, которая у него в то время была (отец вовсе не хотел уходить, но она настаивала и, в конце концов, ее родители все-таки развелись). Потом, уже став постарше, эта подружка доказывала мне, что мы должны куда-то отпустить Чечню, хотя я так и не поняла, куда она могла бы от нас уйти и кто бы ее такую взял. Она звонила мне сравнительно недавно и убеждала меня подписать письмо, чтобы отпустили какого- то Ходорковского… Ты понимаешь, что я хочу сказать: все это от нас не слишком-то зависит…
– А что же делать? – спросил Виталик.
Антонина всегда говорила ему, что ее давняя знакомая Настя Зоннершайн – талантлива от Бога, но дура кромешная. Теперь, лично познакомившись с Настей и послушав ее, Виталик вовсе так не думал. Наоборот, в Насте ему даже померещилась какая-то изначальная мудрость.
– Как что? – удивилась Настя. – Жить, коне-ечно. Вот ты что вообще-то делаешь?
– Вообще-то я работаю в магазине электроники, – с удовольствием объяснил Виталик, который любил свою работу. – Продавцом-консультантом. Понимаешь, компьютеры, принтеры, ноутбуки и все такое.
– Ага, – сказала Настя и надолго задумалась. Потом спросила. – А можно, я лягу?
– Ложись, конечно, – Виталик, может быть, слегка удивился, но вовсе не расстроился Настиной бестактностью. Присутствие в квартире почти незнакомой женщины почему-то совершенно не напрягало его. Наоборот, с ней было даже как-то уютнее. – Хочешь, я чайник поставлю. У меня кофе есть и печенье с отрубями, чтобы не толстеть.
– Хочу! – оживилась Настя. – Только мне кофе, наверное, не надо. Мне, если можно, чай.
– Ты из пакетиков пьешь? – спросил Виталик с порога.
– Пью, – сказала Настя. – И подбрось мне, пожалуйста, мою сумку из коридора. Я ее где-то под вешалкой кинула. У меня там блокнот.
Когда Виталик вернулся из кухни с подносом, на котором он красиво расставил чашки, чайник и вазочку с печеньем, Настя лежала на тахте на животе, подняв согнутые в коленях ноги, и увлеченно чиркала в своем блокноте.
Виталик некоторое время стоял и смотрел на Настины слабо шевелящиеся ноги в ажурных гольфах телесного цвета. Под коленками у Насти были глубокие голубые ямочки, похожие на следы в свежем снегу. Потом он поставил поднос на стол и налил в чашки чай.
– Давай, что ли… – неуверенно сказал он, поскольку Настя решительно не обращала на него никакого внимания. Виталик даже подумал о том, не сесть ли ему к компьютеру и не поиграть ли пока в какую-нибудь игру.
Но тут Настя подняла голову и радостно улыбнулась ему навстречу.
– Ты только погляди, как я здорово придумала! – сказала она. – Твой магазин где находится? Мы – на Петроградской. От нас ехать далеко? Да это неважно, я своим в фирме скажу, что у вас – эксклюзив. Ну, понимаешь, как бы опытная партия. А там поглядим, хотя я почти уверена…
– В чем ты уверена, Настя? – осторожно спросил Виталик, подгрызая печенье. Он уже заглянул в Настин блокнот и увидел там какие-то кубики и призмы, расписанные цветами.
Настя перекатилась и села на тахте, взяла чашку и печенину, откусила.
– Невкусная, значит – полезная, – убежденно сказала она. – Сейчас я тебе все объясню. Понимаешь, сейчас ведь многие накупили всей этой вашей техники. Компьютеры, принтеры, сканеры, фиганеры, да? И у некоторых они уже полкомнаты занимают. У меня у самой все это есть. И все эти ящики, такие обтекаемые и серые, и слегка шершавые, как большие засохшие сопли или слизняки грибные. Я-то для себя уже давно
