экстраполяция позволили установить, что средний индекс жизнеспособности населения той страны (и эти показатели несущественно отличались от показателей других стран) равнялся всего лишь 29 единицам из 100 возможных. Так сколько же людей могли родить действительно здорового ребенка?
– Бедные! Бедные! – со слезами на глазах воскликнула Вельда. Собственное несчастье уже казалось ей мелким и несущественным по сравнению с ужасными картинами, которые рисовал перед ней низкий, негромкий голос Анри. – И что же они сделали?
– Страну захлестнула массовая истерия. Врачи и психологи работали так, как наверное не работали никогда со времен эпидемий оспы, чумы и холеры. Люди осаждали генетические консультации и требовали безусловно благоприятных прогнозов. Низкие показатели собственной жизнеспособности скрывали от родных и знакомых. Многие женщины, узнав о том, что им никогда не родить здорового ребенка, кончали жизнь самоубийством. Распадались браки. Скачком усовершенствовалась техника абортов. Теперь они превратились в действительно безболезненную, практически безопасную процедуру. Многие люди, обследовав своих малолетних детей, и узнав об их устрашающе низкой жизнеспособности, впадали в тяжелейшую депрессию. Участились случаи отказов от детей. Медики крупнейших городов вышли на беспрецедентную в истории земли демонстрацию протеста. Они шли в белых халатах и белых шапках с нашитыми на них красными крестами. В руках они несли транспаранты с лозунгами: «За Жизнь и Гуманизм!», «За счастье ЖИВУЩИХ!», «Остановить рекламную истерию!»
Правительство вняло предупреждениям и слегка повернуло колесо компании. С домашних экранов исчезли несчастные семьи и психоневрологические интернаты. В рекламных текстах ненавязчиво возникла и прочно поселилась мысль о том, что тот, кто не может родить подлинно здорового ребенка, вовсе не обязан его рожать, а вполне может пожить в свое удовольствие, возложив почетную, но весьма тяжелую обязанность продолжения рода на тех, кто действительно может справиться с ней наилучшим образом. – «Кто-то должен украшать нашу жизнь, – говорила одна из таких реклам, и зрителю показывали художника, стоящего у мольберта, и миловидную девушку, рисующую вензелечки на упаковке для мыла. – Но это должен быть тот, кто действительно умеет это делать. А мы можем просто порадоваться,» – Далее на экране возникал светлый зал, где люди, прогуливаясь, любуются картинами художника, и ужасно сексуальная молодая женщина под душем, вскрывающая мыльную упаковку…
Все это действовало. Разумеется, несмотря на все, оставались люди, которые рожали детей тогда, когда им вздумается, и ни разу в жизни близко не подходили к генетической консультации. Но в целом ситуация продвигалась в запланированном направлении. Проще всего было бы обозначить это так: стало не обязательно, но МОДНО иметь ребенка, рожденного с учетом максимального значения индекса Мишина- Берга. – «Знаешь, – говорила одна молодая мамаша другой. – Индекс Павла всего 54, но это максимум, на что могли рассчитывать мы с Борисом. Я считаю, что нам и так крупно повезло. Ведь мне уже 35… Вот Ирина…мне так жаль ее… У нее самой вполне приличный индекс – 51, а у мужа всего 27, а она так хочет детей…совершенно не знаю, как я поступила бы в такой ситуации…Хорошо, что у нас с Борисом индексы почти равны и у Павлуши все в порядке…»
Другие страны не остались глухи к происходящему. Учтя все ошибки и сложности, которые пришлось преодолеть стране-пионеру, они построили свои компании умнее и осторожнее, и обошлись меньшими потерями.
– Значит, в других странах люди меньше страдали при переходе к нормальному образу жизни?
– Вы замечательно ставите вопрос, Вельда, – усмехнулся Анри. – Я отвечу на него, но чуть позже. Наверное, в школе вы были прилежной ученицей…
– Да! – с некоторым вызовом подтвердила Вельда. Скрытая в голосе Анри насмешка тревожила ее. – А что, по-вашему быть прилежной ученицей – плохо?
– Что вы! Помилуйте! Это прекрасно! – Анри шутливо поднял руки в жесте полной и окончательной капитуляции. – На прилежных ученицах и учениках держится наш мир… Вы позволите продолжать?
– Продолжайте! – вздохнула Вельда. – Хотя, знаете, у меня такое впечатление, что, что бы я ни сказала, вы все равно отсюда никуда не уйдете… – На этот раз Анри засмеялся вполне искренне:
– Простите меня, милая Вельда! И поверьте: я вовсе не попусту злоупотребляю вашим драгоценным временем. Мне искренне жаль, что я вынужден был нарушить ваше уединение и вмешаться в вашу частную жизнь, койее вмешательство…
– Да говорите же толком! – воскликнула Вельда. Несмотря на ее интерес к рассказу, Анри снова начинал действовать ей на нервы.
– Спешу, спешу…Несмотря на все страдания, идея пренатальной диагностики продолжала свое триумфальное шествие по планете. В ней оказалось множество выгод, не сразу отмеченных даже самими создателями. Во-первых, каждая женщина рожала максимально здоровых детей из числа тех беременностей, которые были отпущены ей природой. Здоровье человечества впервые за многие годы начало улучшаться. Практически перестали рождаться дети с грубыми генетическими, соматическими или обменными нарушениями. Это сделало ненужными многие социальные программы, а освободившиеся деньги были пущены в основном на развитие досуга. Во-вторых или в-третьих, из-за того, что женщины перестали рожать «немодных» детей с низким индексом жизнеспособности, детей стало попросту меньше, что, в свою очередь, буквально за два поколения позволило снизить до приемлемых размеров остроту демографической ситуации.
Жизнь постепенно становилась похожей на осуществленные сны Мишина и Берга: по улицам бывших мегаполисов ходили красивые, здоровые, длинногие люди с прекрасным цветом лица и хорошим аппетитом. Даже их агрессивность, хотя и не исчезла совсем, но в значительной степени снизилась, поскольку еще из зоопсихологии известно, что возрастание и убывание агрессивности напрямую связано с удельной плотностью популяции на данной территории…
– Анри! – не выдержала Вельда. – Вы говорите так, как будто вам почему-то не нравится то, что люди наконец-то стали здоровы и счастливы. Я вас не понимаю!
– Простите меня, Вельда! – грустно улыбнулся Анри. – Иногда я сам не понимаю себя… А вам знакомо это чувство? – Молодая женщина затрясла головой, словно отгоняя назойливое насекомое. Анри продолжал свой рассказ, еще понизив голос и не гася улыбки. Вельда вынуждена была прислушиваться, чтобы разобрать его слова. – Давно известно, что за все в этом мире надо платить. Некоторое время людям казалось, что за воцарившееся на земле спокойствие ничем платить не придется. Появилась даже религия, последователи которой называли себя Детьми Искупления, и проповедовали, что наступившее блаженство послано человечеству в награду за перенесенные на протяжении предыдущих тысячелетий страдания. Основной задачей приверженцев этой конфессии была неустанная благодарственная молитва к Богу, призревшему, наконец-то, своих грешных детей. Если я не ошибаюсь, Мишин и Берг были признаны пророками этой религии.
Но истина не может долго скрываться от жаждущих ее. Вскоре ученым стал ясен размер платы. Самые здоровые, красивые люди с высочайшим индексом жизнеспособности практически не обладали тем, что принято называть творческим потенциалом. Они могли жить здоровой и счастливой жизнью, но не могли изменять ее. То есть фактически снова превратились в животных, которые, как известно, могут приспосабливаться к среде, но практически не могут эту среду изменять.
– Анри! Вы говорите страшные вещи. Я чувствую, что вы где-то ошибаетесь, но не могу сообразить, где именно… Люди, которые живут в мире сегодня, вовсе не похожи на животных… Или вы еще не все рассказали мне?
– Увы, милая Вельда! Увы! Я рассказал практически все, осталось немногое.
Разумеется, вы неправильно поняли меня. Люди вовсе не полезли обратно на деревья и не обросли шерстью. Они сохранили все свои достижения и вот уже четвертый век благополучно пользуются ими, поддерживая производство на уровне, необходимом для удовлетворения всех потребностей сегодняшнего общества. Остановилось лишь то, что раньше называли прогрессом. Вид, достигший вершины своего биологического развития, вовсе не катится назад по ступеням эволюции. Динозавры, прежде чем вымереть, и не подумали превратиться в земноводных, рыб или кольчатых червей. Они умерли динозаврами. Если это утешит вас, то могу заверить, что мы тоже умрем людьми.
– Но почему это мы должны умирать?!
– Судите сами. Каждое следующее поколение на несколько процентов малочисленнее предыдущего. Вам не кажется, что, когда вы были маленькой, ваш городок был слегка более многолюдным? – Вельда
