все за всех понимать, значит, так тому и быть.
– Ну что ж, слушайте, Полина Прохоровна…
По окончании моего рассказа Полина велела налить ей в пластиковый стаканчик апельсинового сока и истово, в одиночку, глядя вглубь себя, выпила его. Занюхала печенюшкой.
Помолчали.
– Полина Прохоровна, – осторожно начала я, ожидая немедленного наступления предсказанного молодым врачом Альцгеймера. – Фрося перед смертью сказала, что вы, якобы, знаете о ней что-то важное. Что, о чем – никто из нас ничего не понял. Вполне может быть, что это было уже предсмертным бредом… Простите… То есть, я хотела сказать…
Говорить о смерти в присутствии такой глубокой старухи казалось мне просто вопиюще неприличным. Почти как о веревке в доме повешенного.
– Да ладно тебе приседать, я-то жива покуда, – Полина с досадой отмахнулась от моей рефлексии. – Никакой это не бред, конечно. Да только не знаю я, что ты с этим делать станешь…
– С чем, простите?
– Да с тем! – Полина, кажется, не на шутку разволновалась и разозлилась. Я сразу вспомнила про ишемию. – Если я тебе теперича все расскажу… Зачем оно? Кому на пользу… Хотя она, конечно, именно тебе и велела. Сказала: в тебе корысти нет. Вот, Фроська!… Сучка … ! … …! Втравила меня, сама смылась, и решай сейчас, когда мне уже о червяках думать надо!
Я не выдержала и улыбнулась.
– Но вы все-таки решите, Полина Прохоровна! – сказала я. – Раз уж Фрося назначила вас своим душеприказчиком, надо думать, у нее были для этого какие-то основания…
На самом деле, я уже поняла, что не буду дальше настаивать. Обе старушки – материалистки и атеистки. Жизнь Фроси не была гладкой. Желание нравственно очиститься перед смертью присуще материалистам также, как и верующим людям. Фрося облегчила душу – рассказала Полине. Теперь Полина сохраняет какую-нибудь «ужасную тайну» Фроси, которую обычно говорят попу на исповеди. Если она решит унести ее с собой в могилу, исполать ей. Непонятно только, причем тут мое бескорыстие…
– Да я не сегодня-завтра в ящик сыграю! – рявкнула Полина, явно нешуточно взбеленившись. – И ты сама ентим… приказчиком останешься.
– Ну-у… – я пожала плечами.
– Так, – Полина внезапно успокоилась и, потянувшись, сама налила себе еще сока. Рука ее, серая, похожая на высохшую ветку, почти не дрожала. – У тебя, значит, образование серьезное?
– Да, два высших, оба – в Университете, – я решила не вдаваться в подробности.
– Изрядно. Грамотная, небось. Не то, что у меня – два класса и коридор. Значит, по сути – чего там, кому, куда – разберешься.
– Чего? Кому? Куда? – переспросила я.
– А тому, – передразнила Фрося. – Что в вашей квартире еще с войны золото лежит!
– Как лежит? – тихо спросила я, слыша не только свой голос, но и стук собственного сердца. – Где?
– На балконе, в старой Фроськиной комнате, – сказала Полина, откинулась на подушки и прикрыла глаза.
В коридоре под вешалкой Кривцовых незнакомый мне ребенок лет двух отроду играл в мяч с Кирой. Кира катила к нему большой мяч с ярким рисунком, а потом сама же отнимала. Ребенок почему-то соглашался и отдавал.
Раздевшись, я прошла на кухню. На кухне Дашка и Ксения пили чай с пирогами.
– Здравствуйте, Анжелика Андреевна! – Ксения со знакомой улыбкой поднялась мне навстречу.
– Здравствуйте, Ксения, – откликнулась я. – Как у вас дела?
– Спасибо, хорошо, – улыбнулась женщина.
– Это ваш сын?
– Да, его Пашка зовут, – Ксения кивнула.
Я перевела взгляд на Дашку и поразилась. Ее улыбка по обаянию и жизнерадостности едва ли не перешибала ксенину. Интересно, что произошло?
– Даша, а я что-то давно Любу не видела? – со значением спросила я. – Вы что, поссорились?
– Нет, что вы! – Дашка повела рукой, потом поднялась, подошла к плите и налила себе в тарелку супа. Мне показалось, что и ее пластика как-то изменилась. – Просто у Любочки сейчас дел много. Она, вроде бы, клуб решила поменять, в квартире ремонт и все такое…
– Ах, вот как… – протянула я.
– Ага! Анжелика Андреевна, можно я к вам потом загляну?
Нет, ну в чем дело-то?! Как будто бы Дашка слопала чью-то сметану!
– Конечно, Даша. Заходи, я буду дома весь вечер.
– Анжелика Андреевна! Я все забываю… – крикнула Дашка мне в спину. – Вы Полину-то нашли? Сказали ей про Фросю?
– Да, Даша, – машинально ответила я. – Нашла. Сказала. И она сама рассказала мне много всего интересного…
В комнате я включила компьютер, вошла в рисовальную программу и попыталась мышкой нарисовать нужную мне схему. Ничего у меня, естественно, не получилось. Тогда я взяла лист бумаги и карандаш.
Теперь вроде бы все сходилось.
– Здравствуйте, Вадим…
– Мы разве опять на «вы»?
– Как хочешь, можно на ты. Хотя ты знаешь, что мне на «вы» удобней.
– Мне, если честно, тоже. Но Анджа, это же смешно… после…
– Конечно, ты прав… Может, мы куда-нибудь сходим?
Безмерное, прямо таки безбрежное удивление на том конце провода. За все время своего знакомства с Вадимом я
– Разумеется, Анджа. Когда, куда? Я могу взять билеты… Назначай время… Я… я безумно соскучился по тебе.
Неужели он и вправду хочет
Тяжелый театральный занавес медленно пополз вниз, актеры, взявшись за руки, вышли на поклон на авансцену. Кто-то бросил букет к ногам главной героини. Я смотрела на их лица, мигом позабыв и название, и сюжет просмотренного спектакля. Лица актеров все еще сияли вдохновением только что законченной игры. Их движения были излишне порывисты, как будто невидимый кукловод где-то под потолком дергал за нитки.
– Все те же вечные персонажи – Коломбина, Арлекин, Пьеро… – прошептал Вадим мне на ухо и сжал мою руку.
– Угу, – прошептала я в ответ, поражаясь тому, что он опять угадал мои мысли. – Игра…
На улице пахло весной. Проходящий мимо трамвай весело раскачивался, как будто бы приплясывал на бегу.
– Что у вас нового, Вадим?
– Можно сказать, ничего. Скучные дела, никакого полета фантазии. А вы, Анджа? Чем вы занимались все это время?
– О! – я попыталась изобразить лукавство. Не думаю, что у меня получилось что-нибудь достойное. – Вы просто не поверите, Вадим, но я опять, как и восемь лет назад, ищу сокровища…
– Да неужели? – его удивление выглядело несколько наигранным. – Какое трогательное постоянство увлечений. И что же – нашли?
– Да нет пока, но все говорит за то, что вот-вот…
Мерседес приветственно вякнул, завидев хозяина.
Всю дорогу до моего дома Вадим был молчалив. Зайти выпить кофе отказался, неубедительно
