Взяв себя в руки, Ирка заварила себе чаю – крепкого и сладкого-пресладкого, перекусила, потом оделась и вышла из квартиры. Она решила наведаться туда, где началась их с Бэком история и где в ней была поставлена финальная точка, – в ИХ дом. Именно в нем, в старинном особнячке, принадлежавшем до революции купцу-миллионщику, а затем Бэку, произошло их первое свидание. Там же они играли свадьбу. И там же Бэка убили! Во время вечеринки по случаю «ситцевой» годовщины. Убил один из девяти Иркиных друзей – ровно столько человек были приглашены на нее…
Доехав до старой площади на рейсовом автобусе, она вышла и двинулась в сторону реки Сейминки. Пока шла, напряженно размышляла о том, что не знает, с чего начать поиски убийцы. Находясь в тюрьме и мечтая о том, как, выйдя на свободу, она восстановит справедливость, Ирка представляла лишь конечный результат: собрав всех в комнате, где был убит Бэк, она подойдет к убийце и спросит: «За что?» Она прокручивала в воображении эту сцену много-много раз, а вот конкретного плана действий не разработала. Она уподобилась Скарлетт из «Унесенных ветром», только если та говорила себе: «Я подумаю об этом завтра», то Ирка твердила: «Подумаю, когда выйду».
И вот она вышла! А в голову так ничего и не лезет! Но Ирка почему-то не сомневалась, что решение придет сразу, как она попадет в дом. Откуда в ней такая уверенность взялась, Ирка не могла сказать. Видимо, ей просто подсказывало сердце…
Медленно двигаясь в сторону ИХ дома, Ирка вспоминала, как, прогуливаясь здесь шесть лет назад, познакомилась с Бэком. Тогда она приехала из Москвы, где жила и успешно трудилась главным редактором женского журнала, проведать маму, и решила побродить по старым улочкам города. Нагулявшись, она присела на скамейку возле красивого деревянного строения – этакого теремка с высоким крыльцом, балкончиками, узкими, украшенными резными белыми наличниками окнами и увенчанной флюгером башенкой. До революции он принадлежал купцу Егорову, а во времена Иркиного детства в нем располагался Дом пионеров. С тех пор много воды утекло, но домик оставался таким же очаровательным, только цвет изменился: был зеленым, стал бордовым…
– Любуетесь? – услышала Ирка за своей спиной.
Обернувшись, она увидела молодого мужчину явно азиатской внешности. Он был одет с иголочки и идеально причесан.
– А вы обратили внимание, что дом поменял цвет? – продолжил мужчина. – Раньше зеленым был, помните? – Ирка кивнула. – Я когда этот дом увидел, сразу понял, что он должен быть именно такого цвета. Угадал! Уже потом прочитал, что он и вправду был выстроен из красного дерева. Необычно и безумно дорого. Между прочим, зелень с него соскоблена, а дерево покрыто мастикой, так что бордо – это не краска, а настоящая поверхность бревен, – закончил молодой человек.
– А вы, простите, кто?
– Хозяин дома.
– Но ведь он – историческая и архитектурная ценность. Как вам его продали?
– Ну не совсем продали – сдали в аренду на девяносто девять лет. – Он широко улыбнулся. Зубы у него оказались просто фантастически ровными и белыми. – Пойдемте в гости.
Ирка удивленно посмотрела на мужчину. Надо же, пять минут поговорили, даже не познакомились, а он уже в гости зовет.
– Скажите, а вы кто по национальности?
– Вы что, шовинистка?
– Нет, – Ирка смутилась. – Просто зачем японскому парню дом русского купца?
– Корейскому, а не японскому. И то наполовину. Но я отвечу. Приехал я в СССР в восемнадцать, больше десяти лет назад, не знаю почему. Мне хорошо жилось в Корее, но рвался именно в Россию. Не могу это объяснить только тем, что у меня мама русская, – воспитывали-то меня как настоящего корейца. Но стоило маме заговорить о своей родине, она из Поволжья, спеть протяжную русскую песню, моя душа начинала ныть и проситься туда. Приехал. Долго мотался по вашей необъятной родине, цветами торговал, шмотками, а разбогатев, решил обосноваться в Москве. Проезжал как-то в столицу через этот городок и почему-то завернул сюда. А уж когда на этом месте оказался, понял, что именно сюда рвалась моя душа, и теперь путь закончен…
– И вы осели здесь, в нашей глуши?
– Да. А чтобы не скучать, купил обе старые мельницы, магазин, столовую – в общем, все, что давным- давно принадлежало Егорову, а в последнее время дышало на ладан и было на грани банкротства… – Мужчина резко замолчал и вдруг выпалил: – Меня зовут Бэком. А вас как?
– Ирина, – представилась она.
– Ирочка, предложение остается в силе!
Она пристально посмотрела на собеседника. Он был среднего роста, стройный, гибкий. В лице его проскальзывало что-то славянское: кожа была белая, без желтизны, нос немного вздернутый, а глаза довольно большие. Бэк, заметив ее пристальный взгляд, еще раз улыбнулся:
– Ну что, прошел я фейсконтроль? На маньяка не похож? – весело спросил он, а Ирка хмыкнула в ответ. – Тогда пойдемте ко мне в гости. Я напою вас чаем из самовара!
И, не слушая вялых Иркиных возражений, Бэк взял ее под локоток и повел к дубовым дверям теремка.
Вот так они и познакомились…
И весь день провели вместе. При этом ничего между ними, кроме поцелуев и объятий, не было. На следующий день они гуляли по берегу реки, болтая, молча сидели у зажженного камина – слова уже были не нужны, хватало взглядов. И тогда она не осталась у него, хоть и мечтала заняться с ним любовью, но ее останавливала какая-та странная стыдливость. Зато ночью Ирка неожиданно проснулась, открыла глаза – за окном ночь, полная луна, – вскочила с кровати, а потом, уняв сердечную дрожь, вылетела из дома и побежала по направлению к его дому. Она неслась как на пожар, невзирая на темень и расстояние. Мелькали столбы, деревья, дома… Вот и забор, орешник за ним, калитка…
Бэк, голый по пояс, выскочил из дома, замер, а когда разглядел в темноте ее белый силуэт – шелковый кремовый халат поверх ночной рубашки, – рванул навстречу, схватил в охапку, поднял на руки и перенес через порог.
С той ночи и началась их любовь. И если бы у Ирки спросили, что она испытала, когда их тела сплелись, она ответила бы – восторг. Душевное парение, сладкую сердечную истому, телесную легкость – именно это, а не что-то другое. После, когда они лежали без сна на шелковых простынях, она не могла даже вспомнить, испытала ли физическое удовольствие. Но она знала одно – никогда еще после близости она не испытывала такого безграничного счастья. Только Бэк, этот стройный гибкий мужчина, подарил ей восторг и духовное очищение.
А после Ирка поняла – ей не хочется уходить из ИХ дома. Она все бродила по нему: по его крутой узкой лестнице с причудливо изогнутыми перилами, по просторным комнатам (раньше, в советские времена, их делили фанерные перегородки, разбивая просторные залы на крохотные кабинетики), по уютной кухне, в которой сохранилась настоящая русская печь… Любила она и башенку, с которой открывался вид на площадь, реку, лес. Бэк возвращался домой поздно, когда солнце уже закатывалось за поросший дубравой горизонт, и Ирка ждала его, стоя на башенке, замирая всякий раз, едва видела его стройную фигуру.
Ночами они не выпускали друг друга из объятий. Спали, тесно прижавшись. Тело к телу. Если поворачивались, то одновременно. Если один вставал, чтобы сбегать в туалет или на кухню, второй тоже просыпался…
Как-то на рассвете, когда первые солнечные лучики ласково гладили плечо проснувшегося Бэка, Ирка вдруг осознала – вот оно, счастье. Другого ей и не надо!
Пролетела неделя, еще три дня. Из Москвы стали поступать требовательные звонки, ей надо было возвращаться. Да, конечно, в столице ее ждали любимая работа, бурная жизнь, друзья, коллеги – все, что было желанным и стало для нее уже привычным. Но понимала она и другое – что без Бэка не сможет жить так, чтобы ощущать себя даже не счастливой, а полноценной. Он стал частью ее! И этот дом, и река, и лес… – ей будет не хватать и их. Все же Ирка уехала, сказав, что обязательно позвонит. Бэк понял, отпустил, взяв с нее обещание вернуться…
Она вернулась спустя две недели – больше не смогла выдержать разлуки. А еще через две они поженились.
