резиновой дубинкой, ногой распахнул дверь вагончика. Нужно было не спускаться по ступеням, а прыгнуть с порога на землю и сразу резко в сторону, мимо штабелей бруса… Но едва дверь растворилась, как он мгновенно получил удар по лбу и голове. На несколько минут пропали всякие мысли вместе с сознанием. Он очнулся уже в другом, приземистом вагончике без окон. Его распинали на стене, растягивая руки привязанными к ним верёвками. Пол качался, всё плыло перед глазами, ноги подламывались. Кто-то облил его водой из стеклянной банки, в голове посвежело, но лоб и макушка оставались каменными. Перед ним было четверо. Двоих Русинов уже знал — порученец генерала и тот, что вытащил его из постели. Двое других — парни лет по тридцать, автоматы в руках, как игрушки…
— Что, Мамонт, оклемался? — участливо спросил порученец и поднёс стеклянную банку к губам. — Жажда мучает… Ну, пей, пей, дорогой…
Едва Русинов сделал глоток, как порученец вдавил край банки в рот, разрывая уголки губ:
— Говори быстро! Кто водил тебя? Куда? Ну?!
Резко отнял банку, выплеснул воду в лицо:
— Ну? Не слышу! Громче!
Ничего не услыша, обеспокоенно взял дубинку, постучал по ладони:
— Мне жалко тебя, но голову надо поправить. С одного раза ты не понял…
И начал бить скользящими, обжигающими ударами по голове. Эта острая боль привела Русинова в чувство лучше, чем вода. Порученец знал, что делал — мозги не выбивал, но кожу с головы, кажется, снимал пластами. Он не ожидал такой жестокости и дерзости, не мог предположить, что применят сразу самые крайние меры. Видимо, они просто иначе не умели и не могли.
Порученец передал дубинку тому, что вывел из дома. Этот был специалистом по животу — бил только по печени, по рёбрам и торцом дубинки в живот. После нескольких ударов Русинов не выдержал, ноги подломились, и он обвис на верёвках. Несколько минут он дышал через раз, перетерпливая боль. Ему всегда казалось, что он очень крепкий на удар, тут же почувствовал, что начинает раскисать: в глазах красно, вот-вот потеряет сознание. И не хватает воздуха.
Надо было что-то менять в поведении, иначе забьют. Партизанское молчание — не выход. Ещё один сеанс — и будет не пошевелиться от боли, не то что бежать.
— Снимите, — попросил он. — Буду говорить…
— Вот видишь, Мамонт, вставили ума, — благодушно сказал порученец. — А говорят про тебя — рассудок потерял! Какая глупость!
Двое с автоматами развязали верёвки, спустили со стены. Русинов сел на пол, привалился спиной к железной стенке, расслабил мышцы. Он не знал ещё, что говорить, и придумывал спонтанно, на ходу. Генералу нужно что-то показать, куда-то его повести — вот главная мысль. Ехать по дорогам, кружить в горах, как бы повторяя путь, куда его возили. А там — будь что будет. В дороге расслабятся, слетит агрессивность, может, потеряют бдительность…
— Зови генерала! — приказал порученец одному из автоматчиков.
Через несколько минут в вагончик вошёл Тарасов с початой бутылкой водки и стаканом.
— Выпей, Мамонт, — предложил он и плеснул в стакан. — Извини, брат, иначе не могу. Ты же понимаешь, сейчас полный беспредел в государстве, потому и такая методика.
Русинов выпил — пусть думают, что сломали, покорили…
— Не ожидал, что так круто со мной, — откровенно признался он. — Как в гестапо…
— Я понимаю, Мамонт, ты человек авторитетный, — признал генерал. — Но время такое, авторитеты не в моде. Важны деловые отношения. По этому поводу мы в другой раз поговорим, а сейчас давай о деле. Где ты был? Что тебе показали?
— Был в пещере, — признался Мамонт. — В какой — не знаю, возили с завязанными глазами. Но засёк примерное направление и время езды.
— Ну вот, а говорят, Мамонт дурак! — засмеялся генерал, — Кто возил?
— Не знаю… Пришли под утро, как ваши сегодня, завязали глаза, повезли…
— А почему тебя повезли? — мгновенно уцепился генерал. — Почему не меня?
— Я их достал…
— Кого — их?
— Сказать трудно, — медленно проговорил Русинов. — На мой взгляд — какая-то международная мафия.
— Международная!
— Да… Но не европейская. Скорее, азиатская — Иран, Ирак…
— Любопытно, но всё потом, — обрезал генерал. — Как ты их достал?
Русинов посмотрел ему в лицо:
— А так же, как ты. Современная методика… Иначе нельзя. Взял троих заложников.
— Так… Далее?
— Поставил ультиматум, чтобы показали сокровища.
— Неужели ты рисковал, чтобы только посмотреть на сокровища? — опять засмеялся генерал, что означало его недоверие. — Я понимаю, ты идейный…
— Нет, ещё руками пощупать…
— Пощупал?
— Да…
— И ничего не взял?
— Взял, девять килограммов…
— Что же так мало? — изумился Тарасов. — Мужик ты здоровый, и больше бы унёс!
— Я брал только алмазы.
— А-а! — восхищённо протянул генерал. — Соображаешь. Девять килограммов!..
— Столько вошло в рюкзак…
— Где содержались заложники? — вдруг резко и быстро спросил он.
Русинов молчал, лихорадочно соображая, какое назвать место: всё легко проверялось.
— Где содержались заложники? — повторил он с расстановкой, предчувствуя, что поймал на лжи.
— Я бы не хотел называть людей, — медленно произнёс Русинов. — У тебя же не команда — головорезы.
— Твоих людей не тронут, — заговорил генерал. — Мне некогда!
— В шведском представительстве фирмы «Валькирия».
— Значит, с Афанасьевым работали на пару?
Русинов промолчал.
— Где алмазы?
— Теперь уже далеко…
— Кто вывозил?
— Афанасьев, на вертолёте. В обмен на заложников. Генерал налил водки, подал Русинову:
— Выпей для храбрости. А то сейчас в обморок упадёшь.
Русинов допивал водку, когда Тарасов вкрадчиво спросил:
— Теперь ответь мне на главный вопрос: почему остался здесь? Почему не улетел с Афанасьевым?
В голове замелькали ответы — из-за Ольги, из-за кристалла, оставленного здесь, из-за жадности…
— Хотел повторить операцию.
— Понравилось, да?
— Когда ты побываешь там, тебе тоже понравится…
— Ладно, ближе к делу, — решил генерал. — Можешь нарисовать, как ехал?
— Не могу, — он мотнул головой и прикрыл глаза от боли — огненный шар перекатывался в черепе. — Надо ехать, повторять маршрут, вспоминать, на каком счёте и как поворачивали, где трясло, откуда светило солнце, чем пахло…
Генерал взял дубинку, постучал по столу, понюхал её, затем поднёс к носу Русинова:
