— Это был первый случай. Слишком неожиданный, слишком невероятный для тех, кто воспринимает Вселенную из окон своего кабинета. Скажите лучше, почему почти ничего из того, что вы мне сейчас рассказали, не попало в отчеты экспедиции?
— А для чего? Чтобы увеличивать количество анекдотов, ходивших о рейсе «Реи»? У нас не было даже пленок. Вернее, они были, но на них не оказалось ничего. Только чистый космос. Никаких фактов, кроме полного отсутствия энергии да наших собственных впечатлений.
Я пытался все рассказать в штабе — мне тактично намекнули, что отчет экспедиции — не фантастическая повесть…
— Понятно… Крымов оказался счастливее — ему удалось открыть планету, с которой стартуют «черные корабли». Если, конечно, его объекты и ваше «веретено» одно и то же… Возможно, они прогрессируют или меняют тактику. Никто не знает, что они собой представляют. Хотя о природе черного вещества, о так называемом «антипространстве», написаны уже целые труды.
Мы слишком заняты собственными делами и по земной привычке воспринимаем космос как нечто созданное специально для нас… Но это не так. В глубине души мы склонны переоценивать свои силы. Но были рэниты, были и исчезли бесследно. И это странно, потому что они бросили вызов самому времени, научились изменять его течение.
— Есть новые данные о рэнитской цивилизации?
— Археологические находки, — Ротанов усмехнулся. — Я разговаривал с рэнитами так, как сейчас говорю с вами, и тоже не сумел написать об этом ни одной строчки — рука не поднялась. Никто бы мне не поверил, так что я вас прекрасно понимаю.
— Неужели никто больше не пытался проникнуть в их тайну?
— Отчего же, на Реане работает целый институт, им руководит человек, первым побывавший у рэнитов. Я не видел его уже несколько лет. В отчетах о его исследованиях нет ничего существенного.
Но мы с вами знаем, как порой неполны бывают такие отчеты. Мне придется у него побывать. Этот человек мне нужен, и кроме того, история с рэнитами за последнее время не дает мне покоя… «Черные корабли» и эта бесследно исчезнувшая могучая цивилизация… Нет ли здесь связи?
Ну вот, теперь вы знаете почти все, что знаю я, и понимаете, зачем нам нужна Черная планета, выплевывающая в наш космос свои смертоносные подарки.
Они надолго замолчали. Ротанов подошел к окну, встал рядом с Торсоном и долго, прищурившись, смотрел на цветущий сад, словно старался получше запомнить его яркие, сочные краски.
— Анастасии нелегко будет смириться с тем, что я снова уеду.
— У вас будет время ее подготовить.
8
А на Реане шли затяжные дожди. И зеленое море трескучек захлестнуло желтые пески пустыни. Еще здесь появились туманы, а иногда ранними холодными утрами выпадали росы. И, как тысячи лет назад, вставало раскаленное красноватое светило. Теперь его тепло жадно впитывали в себя зеленые стволы и листья.
На холме, рядом с развалинами рэнитского замка, гордо взметнулись вверх белые корпуса Института времени. Оранжереи, парники, лаборатории, постепенно разрастаясь, бесчисленными пристройками заполнили двор.
В основном здесь работала молодежь, и мало кто помнил, какой была Реана в годы первых экспедиций.
В этот день директору Института времени Дуброву почему-то вспомнилась майская ночь в долине шаров… Последние годы ему все чаще вспоминалось время, когда он был моложе и счастливее, когда верил в удачу, в успех, когда с помощью другого человека удача наконец пришла к нему и вместе они сумели превратить рыжую безжизненную землю Реаны в зеленый сад.
Это было время больших надежд. Казалось, еще год-два, и трескучки раскроют людям свою тайную власть над временем… Но так только казалось. Годы шли, множились научные публикации, очень обстоятельные, добросовестно выполненные работы по трескучкам. Увеличивалось количество лабораторий и число комфортабельных коттеджей для заезжих гостей. Не было лишь одного — результата. Того, ради чего был здесь построен Институт времени.
Дубров часто вспоминал инспектора, изменившего судьбу всей Реаны и его собственную, Дуброва, судьбу.
Ротанову удалось пройти сквозь временной барьер последним. Маточное семя, принесенное им из будущего и преобразившее растительный мир планеты, наглухо закрыло дверь сквозь время…
Будь этот человек с ними, возможно, годы, потраченные на создание Института времени, прошли бы более плодотворно. Но Ротанов завоевывал Гидру, строил базу на Регосе. Основывал новые колонии землян и не слишком часто вспоминал старых друзей. А может, виной тому была почта, несущая письма четыре месяца только в один конец.
Дубров прошелся по комнате, распахнул окно. С тех пор как трескучки расселились по всей планете, запах их белых погремушек уменьшился настолько, что можно было без фильтров стоять у окна. Знакомый, сладковатый, чуть приторный аромат сразу же ворвался в комнату и вновь, как всегда, пробудил старые воспоминания, разбередил старые раны…
Высоко в небе Реаны прочертила свой след еще одна падучая звезда, и Дубров не знал, что она похожа на ту первую, круто изменившую его жизнь.
Звезда летела медленно, роняя колючие искры, постепенно превращаясь в ракетный шлюп, начинавший спуск к посадочной площадке института.
— Совсем ничего?
Дубров отрицательно покачал головой.
— Совсем. — Он нервно поправил галстук, встал и сразу же вновь уселся за массивный стол ректора. Ротанов проводил его внимательным, чуть прищуренным взглядом.
— Этого не может быть, Сергей. Я читал ваши отчеты.
— Отчеты! — Дубров вновь вскочил и почти пробежал по кабинету, едва не опрокинув стул. — Отчеты! Когда есть настоящий успех — не надо читать отчетов. А когда его нет — остаются отчеты, они для того и существуют. Признаться, после их прочтения мне приходится повторять совершенно очевидную истину: «За все эти годы мы ни разу, ни на секунду не смогли изменить естественного течения времени. И никогда не изменим. Никогда».
— Да подожди ты, не горячись. У вас же есть масло трескучек!
— Ах, масло! Масло это — наркотик, не более. Об этом мы тоже писали в отчетах.
— Ты хочешь меня уверить, что за все эти годы никто так и не попробовал масла, не нашлось ни одного сумасшедшего, ни одного смелого парня, который бы, несмотря на запрет, повторил наш эксперимент?
— Да были, конечно, были. — Дубров безнадежно махнул рукой и тяжело вздохнул. — Я и сам, если честно, пробовал, и даже не один раз. Только с тех пор, как мы с тобой вырастили маточное растение, масло трескучек действительно превратилось в наркотик и сразу же вся наша деятельность здесь стала походить ни какой-то пестрый балаган…
— А сами трескучки?
Дубров подошел к полке, сорвал с нее несколько толстых папок. Поток пластиковых микрописных текстов хлынул на стол.
— Вот это все о трескучках. Восемьдесят докторских диссертаций. Никто не сможет даже прочесть этого. Не хватит специальной подготовки. Если бы мы открыли хоть что-нибудь стоящее, достаточно было бы одной страницы. Мы зашли в тупик и не хотим в этом признаться. Я искал тебя. Мне нужен человек, достаточно мужественный и авторитетный, чтобы поставить на Совете вопрос о закрытии нашего института!
— Пусть он себе работает. Иногда нужны долгие годы постепенного накопления фактов для
