Страшно было подумать, где они должны были находиться, если это не запись… Потому что на экране постепенно наперекор всем помехам проступило изображение кокона, некоего темного яйца, занимавшего полэкрана. Со всех сторон этого темного образования пылали огоньки звезд!
Ротанову достаточно было одного взгляда на экран, чтобы узнать это небо. Перед ними была система Энны и Эпсилона, кокон свернутого пространства, и, следовательно, датчики находились снаружи и каким-то непостижимым образом передавали информацию внутрь купола. Эсхин проворчал: «Не та сторона. Придется поворачивать изображение!» Он начал крутить ручки, похожие на штурвалы и явно не относящиеся к первоначальной конструкции рубки, приделанные позже, что называется, на живую нитку. Таких штурвалов было четыре — по одному у каждого операторского кресла. Эсхину приходилось то и дело бегать между этими креслами, доворачивать то один, то другой штурвал. Видимо, он старался не нарушить синхронную работу внешних систем, и, судя по тому, что звезды на экране наконец дрогнули и поплыли в сторону, ему это наконец удалось. В полной тишине, нарушаемой лишь тяжелым дыханием Эсхина, купол замкнутого пространства на экране начал медленно поворачиваться. Изображение стало отчетливей, ближе, и Ротанов едва сдержал крик, потому что сбоку, из-за края черного яйца, вдруг выплыла сверкающая огненная пирамида, нацеленная своим острием в скорлупу кокона свернутого пространства.
Острие погрузилось уже достаточно глубоко, и там, внутри кокона, его конец светился тусклым оранжевым светом. Ротанов сразу понял, что это такое. Пирамида состояла из отдельных огненных точек, связанных между собой жгутиками раскаленных до синевы нитей. Точек было много, слишком много, он никак не мог сосчитать их, не смел надеяться, не хотел произнести вслух название этих точек, словно боялся спугнуть, боялся разрушить то чувство огромной гордости, силы, уверенности в себе, которым веяло на него от этой пирамиды, потому что каждая точка была отдельным, самостоятельным кораблем. Потому что синие нити были энерговодами, передающими в эту секунду от корабля к кораблю целые реки энергии, способные испепелить планету, высушить море или зажечь звезду! Потому что острие этой огненной пирамиды все глубже уходило внутрь кокона, изливая вокруг себя сверкающий водопад энергии, противостоять которому, казалось, не могло уже ничто. Даже Эсхин молчал, потрясенный и завороженный этим грандиозным зрелищем.
— А ведь они скоро прорвутся, им осталось не так уж много! — не в силах сдержать торжества, произнес Ротанов.
— Сопротивление возрастает с глубиной. Они еще не прошли зону наибольшей плотности. Теоретически это вообще невозможно. Но кто знает, при таких мощностях многие физические законы нарушаются и материя ведет себя иначе… — Эсхин бросил в его сторону быстрый взгляд и продолжил: — Боюсь, вам меня не понять, Ротанов, вы еще молоды, слишком молоды по сравнению со мной и потому не поймете… Я устал ждать, устал балансировать на грани пропасти. Вы многого не знаете, и пока что я не готов поделиться с вами всей информацией. Достаточно с вас и того, что я отдам вам эту планету со всеми ее потрохами и проблемами в обмен на энергию вашего флота. Мне хватило бы пяти минут, чтобы зарядить свои пустые емкости, и тогда я прощусь с вами и оставлю вам Энну. Что ж вы молчите? Устроят вашего капитана эти условия? Ведь я прошу не так уж много…
— Я не уполномочен говорить от имени командира флотилии. В вашем предложении многое неясно. Мы не собираемся мстить вам или наказывать здесь кого бы то ни было. Мы не имеем на это права. Но мы должны быть уверены, что наша помощь вам не будет использована во зло другим существам. Для чего вам энергия? Что именно собираетесь вы с ней делать? Кораблей у вас здесь нет, насколько мне известно. — Эсхин молчал. — Думаю, все это вам придется объяснить, прежде чем соглашение будет достигнуто.
— Вот поэтому мне и нужны вы, чтобы не отвечать на некоторые вопросы. Узнав, что вы мой заложник, командир флотилии не будет слишком требователен, а, Ротанов? Он ведь согласится ограничиться той информацией, которую я ему предоставлю, не так ли? Это будет вполне добротная, хорошо подобранная информация, ее будет достаточно для любого отчета.
— Вряд ли это пройдет. Так или иначе мы узнаем правду, прежде чем примем решение о серьезных действиях. Наши принципы…
— О принципах мы поговорим позже, когда ваш флот прорвется сквозь купол. Это не так-то просто. Я вам уже говорил, шанс прорыва ничтожен. Исчезающе мал…
— Так ли? — насмешливо спросил Ротанов. — Вряд ли вы разговаривали бы со мной здесь, если бы всерьез не опасались вот этого, — Ротанов кивнул на огненную пирамиду, вгрызавшуюся в черный купол сжатого пространства, и оба они некоторое время вновь молча рассматривали это грандиозное зрелище.
— Будущее покажет, кто из нас прав. — Эсхин наконец отвернулся от экрана. — И раз уж мне не удалось сделать вас единомышленником, я хочу иметь хотя бы заложника. В каком качестве вы предпочитаете остаться? В качестве гостя или в качестве пленника?
— Собственно, мне все равно. Я не стану возражать, если в наш договор будет включен еще один пункт.
— Какой же?
— Вы освободите Элну.
— Она меня давно не интересует. Пусть отправляется куда хочет.
Какую-то странную грусть подметил Ротанов в этой фразе, а может быть, не такую уж странную.
— Ей предоставят транспорт и отправят, куда она пожелает.
Ротанов посмотрел на Элну:
— Можно ему верить?
— В этом да. Когда ему выгодно, он умеет держать слово.
— Ты вернешься к бореям? Где тебя искать?
— Я найду тебя, когда придет время. Не беспокойся обо мне и будь осторожен.
«Стоило проделывать столь трудный путь на остров, чтобы согласиться так просто вернуться. Впрочем, если ее целью было лишь доставить меня сюда, тогда конечно…» Тревожные мысли приходили в голову, и где-то в глубине сознания он понимал, что не последнюю роль играли здесь обида и уязвленное мужское самолюбие. Слишком легко согласилась она с ним расстаться, слишком уж легко…
Странные сны снились Ротанову. Странные и беспокойные… Вечерами, когда бессонница наваливалась на него, как глыба, он ничком валился на койку в своей роскошной комнате, излишне просторной. Свобода передвижения сохранялась за ним в известных пределах, он мог подниматься и выходить на внешнюю обзорную галерею острова, расположенную выше кольца электрических батарей. Мог скитаться по всем этажам среднего яруса, запущенным и покинутым много лет назад, и лишь вниз, в действующие жилые и рабочие помещения базы, путь для него был закрыт. Вначале он считал, что и этого слишком много, что Эсхин предоставил ему слишком большую свободу, но уже через несколько дней понял, что его противник неплохо все рассчитал. Шли дни полного одиночества. Казалось, время остановилось. Информация о далеком прошлом рэнитской базы могла бы, наверное, заинтересовать земных археологов. Но он не был археологом, его деятельная натура плохо переносила бездействие и изоляцию. Кроме охранных роботов, он не видел больше никого, ни одного живого существа, и по вечерам его грызла глухая тоска… Не в силах справиться с ней, не в силах заснуть, он доставал свой заветный алый камень, и, глядя в текучие разводы красноватых огней в его глубине, вспоминал оставшуюся за барьером времени, растворившуюся в каких-то неведомых мирах гордую и смелую женщину, что звала его певуче и странно: «Ролано…» Ее биотоки записаны в этом камне, крохотная частичка ее сущности. Он сжимал камень, закрывал глаза и старался представить ее лицо, но вместо этого отчетливо и объемно, словно разорвал некую завесу, увидел однажды лицо совсем другой женщины — той, что осталась на далекой Гидре в племени синглитов, столь далеком и странном, что понять его до конца люди оказались не в состоянии. Может быть, потому он все время видел между собой и ее лицом сверкающий прозрачный барьер, стеклянную стену — ту самую, что невозможно разбить, невозможно разрушить и разорвать, несмотря на всю ее кажущуюся непрочность. Стену непонимания, стену иной, нечеловеческой сущности… Вот и о ней осталась лишь память, горькая память… Потом он увидел лицо своей «жены», жрицы племени бореев. Своими слабыми и беспомощными руками она заслонила его от клыкастой пасти чудовища. Казалось, все эти образы жили в кристалле красного камня. Казалось, он копил их специально, чтобы в причудливом сплетении снов преподнести Ротанову квинтэссенцию собственной памяти. Что-то в них было общее, во
