Югагир и в самом деле подобрел и даже опечалился:
— Девы-то есть, но те, что пригодны, близки по крови. Невеста быть должна не простолюдинка, а старого княжеского рода.
— Непременно княжеского? Нелегкая сия задача…
— Да будеттебе, немец!.. Должно, тебе не ведомо: на Руси пальцем ткни, так в княжеский род старинный попадешь. Иное дело, в родах сих прошлое забвению предано, поелику сущи без времени яко трава покошенная. А минувшее след не в скирды складывать, но в клуб сматывать, дабы единой нить была, яко у искусной пряхи. И не скоту стравливать, под ноги бросая, а ткать грядущее. Нам будет добро и из рода, который не в почете ныне, а то и вовсе в опале и забыт. Только вот дары не воздадим — отняли у нас лисиц чернобурых в царскую казну. Но позже непременно добудем и с нарочным пошлем, еще богаче.
— Государь вернул сороковину чернобурок.
— Неужто вернул?
— Они ныне в моем распоряжении.
— А моль не посекла?
— В государевых кладовых лисицы сохранялись, где моль не водится.
— Моль всюду водится, — вздохнул Тренка. — Ну да и так добро. Знать, и впрямь сблаговолил царь и вздумал поспособствовать…
— А отчего ваш князь Оскол за невестой в Россию послал? — осторожно спросил Брюс. — На свете много именитых родов и у иных народов.
— По обычаю и року, — вновь туманно ответил Тренка. — Сары хоть и стали в безвременье жить, да ведь царям-то время потребно. Вот мы добываем его и носим, когда оно расточается. Взамен же невест берем на Руси. И прежние цари нам не
отказывали. В последний раз царь Иван не поскупился и своей племянницей пожертвовал, поелику в дар получил лисиц чернобурых пять сороков.
Яков Вилимович послушал сию чудную речь чувонца и подумал в тот момент, де-мол, не зря государь подозревал неладное в посольстве югагиров. И хотя прямой опасности престолу нет, однако же скрытая имеется, и таится она, должно быть, в родословной индигирского варвара…
Подумал так, но спросил об ином:
— Как же вы узнаете, что и кому предназначено судьбой?
— По вещей книге читаем…
— Что за книга такая?
— По-нашему Колодар называется, — просто сказал Тренка. — А по-вашему — календарь, который царь требовал добыть, не ведая того, что не понадобится ему более сия книга. Он ныне иную читает…
— Ну что же, добро. Твои предсказания сбылись, на престоле императрица, — подытожил Брюс. — А стало быть, не только ваше, но и наше племя сподвижников Петра ждет забвение. Не знаю теперь, как и помочь тебе, поелику с кончиной государя и полномочия мои окончиться могут в любой час. Невесту сыскать-то сыщем, нелегко будет получить дозволение государыни на сие деяние. Старые княжеские роды, даже и опальные, у ее величества на счету и под зорким оком. Сам с челобитной явишься к императрице, а тебя снова в железа да в темницу.
И почудилось тут, слепой югагир прозрел, ибо глянул бельмами своими пронзительно и в глаза Брюсу.
— Зрю, куда ты клонишь… Прежде давали нам невест без всяческих условий. А мы не мзду — дары подносили, по пять сороков чернобурок царю да по сороку родителям невесты. Ныне же немцев на Русь прибыло довольно, и все стало по вашему обычаю. Ты вот, словно на ярмарке, торг учинил. И взять хочешь поболее, чем дары. Замыслил Ко-лодаром овладеть? А на что тебе, и сам не ведаешь. И царь не знал, на что, требуя у тебя добыть сию книгу. В прежние времена цари и их холопы были мудрее и не желали знать, что с ними станет. Токмо время себе просили. Это вы, немцы, завели иные нравы и, должно быть, от любопытствующего ума тщитесь заполучить себе кручину смертную.
Брюсу вдруг жарко стало. Невзирая на этикет, камзол расстегнул и стащил, словно липкую шкуру. И почуял: настал нужный час.
— Отчего же кручину, да еще смертную? — спросил, борясь с внутренним трепетом.
— Оттого что знания грядущего ввергают человека в печаль великую.
— Мне, мужу ученому, пристало жить умом. Я в ваши чудеса не верю, а посему не знаю тоски. Печаль-кручина и прочие нелепицы — удел придворных дам и бездельников.
— Как же ты станешь читать Колодар, коли не ведаешь письма чувонского?
— Ты и научишь. Покуда едем в Петербург невесту сватать.
— Не выучить мне тебя, немец.
— Я способен к чужим языкам и письму. Менее чем за год овладел японским, когда Денбея ко мне прислали, и ныне иероглифы могу начертать всяческие. Полагаю, ваше письмо не мудрее.
— Наше попроще будет, — согласился югагир. — Да не выучить тебя, оттого что я темный, слепой. А для дела сего зрение вострое потребно.
— Жаль…
— Неужто ты готов познать письмо, дабы прочесть всего одну книгу?
— Во имя сей книги готов на большее. Тренка оценил решимость, но все еще пытал:
— А ты хотел бы в сей же час узнать, что станется с тобою в скором времени?
— Хочу!
— Коль в чудеса не веришь, зачем же искушаться тем, чего не бывает и быть не может? А не боишься, коль ум за; разум зайдет и затмение случится?
— Это как же — ум за разум?
— Подобно солнцу, когда оно за луну заходит. И морок бывает средь бела дня.
— Не боюсь.
— Ты же испытал и убедился: мое слово верно.
— Имел честь… И все одно, желаю.
— Ежели я смерть тебе напророчу? Скажу, ты нового утра не позришь?
Граф взглянул на костлявые кулаки Тренки и расправленные после цепей плечи, однако же не дрогнул.
— Ты сего не скажешь, — вымолвил уверенно. — Покамест я здоров и нахожусь в остроге, под охраной. А ты руки на меня не поднимешь. От чего еще мне смерти ждать?
— А матица рухнет! Как раз под ней сидишь. Брюс взглянул на потолок.
— Чего же ей рушиться? Все крепко сделано, и трещинки не видать.
— Верно рассудил. — Показалось, югагир усмехнулся. — Знать, и впрямь не боишься грядущего.
— Так говори, что меня ждет?
Тренка опустил слепые глаза к белому, скобленому полу.
— По возвращении в Петербурх царя схоронишь. А вскорости будет тебе отставка и удаление от всех придворных дел. Не то что хула и опала, но за самовольство, проявленное из дерзости и гордыни ума твоего, попадешь в немилость. И жизнь свою окончишь в бесславном уединении, в годах преклонных, забытый прежними друзьями…
— Это мне по нраву! — поспешно, боясь спугнуть удачу, воскликнул граф. — Меня давно уж не прельщают звания и дела государственные. На сей ниве я всего достиг при императоре Петре Алексеевиче, а служить Марте Скавронской не желаю.
— И смел изрядно, — одобрил югагир. — Ну, добро, будет тебе Колодар, коль грядущего не страшишься. Но прежде устроишь смотрины невест для нашего князя. И высватаешь ту, коей заповедано роком стать женою Оскола. Получишь дозволение царицы нынешней, дабы никто не смел сказать, мол, воры мы и княжну насильно умыкнули. Ладьями обеспечишь, дашь верховых и вьючных коней, чтоб приданое доставить, хлебный и прочий припас на дорогу. Да пошлешь со мной на Индигирку-реку своего верного человека. Мы и дадим ему книгу, когда князь невесту возьмет…
Граф о подобном и думать не смел и только подбирал убедительные слова, чтоб уговорить Тренку взять с собою сопровождение. А поэтому не сдержался:
— Сам поеду! Дабы принять из рук в руки!..
