чтобы быть философом в обычном смысле слова». Продолжая эту мысль, И. И. Мочалов заметил: «Но эта же мудрость не позволяла Вернадскому стать и естествоиспытателем в обычном смысле».
Вернадский не стремился создать какое-то особое философское учение или направление. Он вырабатывал свое личное мировоззрение, соответствующее его складу ума и характера, моральным принципам, знаниям. Он всегда руководствовался «такой формой теоретического мышления, которая основывается на знакомстве с историей мышления и ее достижениями».
В своих общих рассуждениях он как бы возвращал понятию «философия» его первозданную сущность («фило» — любовь, «софия» — мудрость), потому что любил мудрость и был мудр.
Читая труды Вернадского, попадая в поток его идей, невольно настраиваешься на размышления.
Есть ученые, изрекающие истины. Они как бы укладывают каменную плотину поперек течения мысли. До сих пор — движение, а дальше — все. Путь закончен. Остается только подниматься все выше, устремляться в стороны до тех пор, пока не хлынет поток через край или не найдет окольных путей.
Вернадский никогда не претендовал на знание каких-то особых, навеки незыблемых истин. Его эмпирические обобщения подобны ограждающим дамбам, не позволяющим потоку растечься в стороны. Он всегда оговаривал возможность появления новых фактов, которые заставят изменить или уточнить его обобщения.
Осторожно, ненавязчиво, но целеустремленно, основываясь на фактах, ведет Вернадский читателя от истоков научных идей к их современному состоянию и стремится показать дальние горизонты науки, те неведомые рубежи, которые предстоит еще освоить и которые неизбежно видятся нечетко и обобщенно.
Вернадскому очень нравилась книга Ромена Роллана о Рама-кришне. Полуграмотный индийский йог поражал даже умудренных знаниями западных философов своим острым умом, неиссякаемой фантазией, глубиной мысли, живостью, образностью своих сказов, притч и поучений. Он тоже не был философом в обычном смысле слова. Он даже умудрялся, оставаясь верующим, иронически отзываться о слепой вере, не отрицал атеизма. Это был необычайный человек, и Роллан писал о нем с особой теплотой и вдохновением.
Мудрые, а подчас ироничные притчи Рамакришны не могли оставить Вернадского равнодушным. Он писал: «Через Гёте я пришел к Р. Роллану… на днях закончил чтение его книжки о Рамакришне, которая мне дала так много, как давно ни одна книга. Заставила глубоко думать и вызвала порыв писать по вечным вопросам бытия. Не философский, не религиозный порыв — но форму научной исповеди».
Рамакришна рассказывал о слепцах, впервые повстречавших слона. Один ощупал его ноги и сказал, что слон подобен колонне. Другой, которому под руку попался хвост, закричал, что слон похож на змею. Третий, ощупав бивни заключил о сходстве слона с буйволом.
Вернадский вряд ли сдержал улыбку, читая эту историю. Верно, даже самый тонкий анализ одной части не может дать представления о целом. Вызовет в воображении ложный образ. Надо уметь, исследуя часть, видеть целое.
А другая сказка? Мудрец встретил отшельника и спросил, чему он научился за долгие годы уединения. Йог сказал: «Я умею ходить по воде». Мудрец вздохнул: «Ты потратил годы на то, что достигнет каждый, заплатив один грош перевозчику».
Нет, здесь, пожалуй, речь идет не только о религиозных чудесах. Мысль глубже: о бесплодных трудах. Пожалуй, и о науке ради науки. О той радости, которая достигается личными, никому другому не нужными занятиями. Заплати деньги — тебя порадуют в театре, кино, цирке. Истинную цену имеет только то, что делается для других людей.
Еще одна притча — о ветре и деревьях. В саду хозяйничал ветер, но лишь одно дерево сильно раскачивалось и шумело: его ветви не были отягощены плодами. Да, такова логика жизни. Тяжелее стоять — легче выстоять. Часто слышишь: я не успеваю, меня постоянно отвлекают, мне не созданы условия… Творец находит опору в своем творчестве, в своих произведениях.
Древняя мудрость народа говорит устами этого индуса; древняя мудрость, веками живущая в народных сказаниях, пословицах, поверьях, песнях, языке; древняя мудрость, доступная одинаково ученому и простому крестьянину. В нашу современную жизнь неявно включено прошлое, и мы не всегда умеем оценить это наследство, и нередко забываем, что стоим на плечах многих предшествующих поколений и станем опорой для будущих.
Но какая интуиция, какой тайный поворот мысли помогли Рамакришне ответить актеру-пьянице: «Возможно, бог тоже иногда пьет — иначе б он не создал столько несуразного в этом мире».
Странные отношения с богом сложились у этого йога. Что это — неверие? Бездумная шутка? Примитивная вера, как у древних греков воспевавших безобразия богов? Нет, здесь особое миропонимание. Есть нечто, охватывающее весь мир, — гармония Вселенной, как бы ее ни называли; божественным порядком или всеобщим законом природы. Но временами, но местами в этой гармонии мира появляются диссонансы, врывается хаос. Оказывается, бог тоже бывает пьян! Художественный образ, верно отражающий реальность — Вернадский находил в книге Ромена Роллана созвучия своим мыслям. Высказанное в иной форме, иными словами, иным человеком и даже по иному поводу оказывалось и его личным, передуманным, в чем-то очень глубоком, в каком-то неуловимом единстве. Единство сферы разума? Единство человечества на планете? Единство биосферы, среды жизни? Единство космоса?
«Я начну этот рассказ, как волшебную сказку. Замечательнее всего то, что эта древняя легенда, которая кажется страничкой из мифологии, есть история людей, живших еще вчера, наших соседей „по веку“, которых видели своими глазами наши современники.
… Я беседовал с некоторыми из тех, кто были соподвижниками этого мифического существа — человека-бога; я ручаюсь за их правдивость».
Перечитывая сейчас эти прекрасные строки Ромена Роллана о Рамакришне, я вдруг вспомнил, что почти так же мне хотелось начать свой рассказ о Вернадском. Нет, вовсе не потому, что я готов обожествлять его, и даже не потому, что мне довелось беседовать с людьми, близко знавшими его. Главное, Вернадский представляется мне как бы мифологическим героем, пришедшим в наш век, современным Прометеем, стремящимся познать мироздание и человека и открыть свои знания людям.
Он сам, будто предвидя путь своей жизни, писал в 1889 году об античной скульптурной группе, изображающей борьбу богов и титанов: «… Здесь видна свободная, гордая мысль, мысль, гонящая тоску, рвущаяся вперед, далеко… Титаны не уничтожены богами… Победа богов должна была быть поверхностной, как поверхностной была победа богов над Прометеем».
Безликие и всемогущие силы природы простирают свою власть над каждым человеком. Человек бессилен победить их. Но своим стремлением к познанию он бросает им вызов и, погибая, побеждает. Его победа — в неугасимом огне разума и жажды познания.
ЧЕЛОВЕК
В минералогии принято упоминать о практическом значении того или иного минерала в хозяйственной деятельности. Писал об этом и Вернадский в своих минералогических работах. Сделал он это по особому.
«Я стараюсь выяснить значение человека в генезисе минералов. Эти данные излагаются в историко- технических очерках, которые даются для группы. Мне кажется, что этим путем выяснится любопытная и крупная роль Homo sapiens в химических процессах Земли, которая, насколько знаю, никогда не была сведена в единое целое человеческой мыслью».
Прежде чем вплотную заняться изучением геохимии биосферы (1917 год), Вернадский еще в 1913 году совершенно определенно, кратко, чрезвычайно интересно и содержательно охарактеризовал геохимическую деятельность человечества. Он писал: «В последние века появился новый фактор, который увеличивает количество свободных химических элементов, преимущественно газов и металлов, на земной поверхности. Фактором этим является деятельность человека».
Продолжая деятельность живого вещества, человек осуществляет такие химические реакции, которых не было раньше на Земле. Выделяются в чистом виде железо, цинк, олово, свинец, алюминий,
