– Это очень значительное произведение, – продолжала она, – вот почему все ваши друзья, Поль и я хотели бы понять, чем вызвано, что некоторым элементам вы, похоже, уделяете особое внимание. Если у них есть соответствие в вашей жизни, то в таком случае я в большом разладе с вами, потому что мне – моей жизни – это кажется ужасным. Но это ваша личная жизнь, и мне нельзя вмешиваться в нее. Однако дело вот в чем: если вы пользуйтесь своими картинами, чтобы доказать пользу какого-либо порока, который вы считаете гениальным, это, как нам кажется, значительно ослабляет ваши произведения, сужает их, низводит их до уровня психопатического документа.
Меня так и подмывало солгать в ответ. Признайся я в том, что являюсь копрофагом, как подозревали мои друзьясюрреалисты, я стал бы в их глазах еще интересней и феноменальней. И все же серьезность Гала, выражение ее лица, ее абсолютная честность заставили меня сказать правду:
– Клянусь, я не копрофаг. И так же, как вы, боюсь этого рода безумия. Но думаю, что подобные грубые элементы можно использовать как терроризирующие, они так же имеют право на существование, как кровь или моя кузнечиковая фобия.
Я ожидал, что Гала с облегчением услышит мой ответ, но ее нежно-бледное лицо по-прежнему выражало озабоченность, будто что-то еще мучило ее. Мне хотелось сказать ей: «А вы? Что мучает вас? О чем вы молчите?» Но и я промолчал. Мне мешала говорить ее кожа, такая близкая ко мне, такая естественная. Кроме болезненной красоты лица, в ней таилось еще немало элегантности. Я смотрел на ее стройную талию, на победительную походку и говорил себе с некоторой долей эстетического юмора: «У Победы тоже может быть омраченное плохим настроением лицо. Не надо прикасаться к этому». И все же я захотел прикоснуться к ней, обнять ее, когда Гала взяла меня за руку. Тут подкатил смех и я стал хохотать, и чем сильнее, тем это было обиднее для нее в данный момент. Но Гала была слишком горда, чтобы обижаться на смех. Сверхчеловеческим усилием она сжала мою руку, а не бросила ее пренебрежительно, как сделал бы любая другая женщина. Ее медиумическая интуиция объяснила ей значение моего смеха, такого необъяснимого для других. Мой смех не был «веселым», как у всех. Он не был скептическим или легкомысленным, но он был фанатизмом, катаклизмом, пропастью и страхом. И самым ужасающим, самым катастрофическим хохотом я дал ей понять, что бросаю его к ее ногам.
– Малыш, – сказала она, – мы больше не расстанемся.
Она будет моей Градивой («Градива» («Gradiva») – роман В.Иенсена, переложенный Зигмундом Фрейдом в работе «Бред и сны в „Градиве“ В.Иенсена». Героине этого романа, Градиве, удается излечить психику героя. Только взявшись за роман во фрейдовской интерпретации, я сразу же сказал: «Гала, моя жена, в сущности является Градивой».) («ведущей вперед»), моей Победой, моей женой. Но для этого надо, чтобы она излечила меня. И она излечила меня благодаря своей беспримерной, бездонной любви, глубина которой проявилась на практике и превзошла самые амбициозные методы психоанализа. Вначале наши отношения были отмечены болезненной необычностью и явными психопатическими сиптомами. Мой смех из эйфорического стал мучительным и раздраженным и я был близок к истерическому состоянию, которое начинало тревожить меня, хотя я снисходительно относился к своим взрывам смеха. Я совершенно впал в детство, и это подтверждалось тем, что Гала казалась мне той же маленькой девочкой из моих ложных воспоминаний, которую я назвал Галючкой – уменьшительным именем Гала. С новой силой нахлынули головокружения и видения. На экскурсиях по скалам бухты Креус я безжалостно требовал, чтобы Гала карабкалась со мной по всем самым опасным и самым высоким уступам. Эти восхождения содержали с моей стороны явные криминальные намерения – особенно в тот день, когда мы взобрались на самую вершину огромной глыбы розового гранита, макушка которой напоминала развернутые крылья орла над пропастью. Спускаясь с орла, я вздумал столкнуть в пропасть огромные куски гранита. Они с грохотом катились до моря. Я никогда не устал бы от такой игры. Но почувствовал искушение толкнуть Гала вместо одного из гранитных обломков и испугался. Этот страх заставил меня уйти от этого места, где я ощущал постоянную опасность и был ужасно возбужден. В моем сердце начинала просыпаться та же досада, какую вызывала у меня Дуллита. Гала ворвалась ко мне и нарушила мое одиночество. И я изводил ее несправедливыми упреками, твердя, что она мешает мне работать, что ее присутствие обезличивает меня. Больше того, я убеждал себя, что она причинит мне зло и говорил ей, как будто внезапно охваченный страхом:
– Не причиняйте мне зла. Я тем более не причиню вам зла. Надо, чтобы мы никогда ни причиняли друг другу зла.
Затем я предложил ей прогулку туда, откуда открывается удивительная панорама Кадакеса. Наконец мы нашли такую точку зрения. Хочу воспользоваться ею, читатели, чтобы сверить с вами часы. Созерцайте пейзаж вместе со мной в этой кульминации нашей прогулки и всей моей жизни. Восхождение было нелегким и утомило нас. Эта глава переходит в свою вторую половину, и нам необходимо передохнуть, прежде чем спускаться более элегически, отдохнувшим шагом людей, уже имеющих опыт пройденного пути. Пока наши тела отдыхают, позвольте мне взволновать вас, рассказав историю, которую я слыхал от своей кормилицы Лусии. Здесь вы не только узнаете Гала в Девушке, но и меня самого в Короле. Вот эта сказка, которую я назвал для вас —
Жил однажды король не без любовных странностей. Каждый день он звал трех самых красивых девушек королевства поливать гвоздики в своем саду. Целыми часами сидел он в высокой башне, наблюдая за ними и выбирая ту, которая проведет ночь на королевском ложе, вокруг которого курились редчайшие благовония. Наряженная в самое красивое платье и украшенная дорогими самоцветами, избранница короля должна была всю ночь спать рядом с ним или притворяться спящей. Король не прикасался к ней и только любовался ею всю ночь. На рассвете он отрубал ей голову одним взмахом меча.
Сделав свой выбор, король перегибался через крепостную стену башни и обращался к одной из трех девушек с неизменным вопросом:
– Сколько гвоздик в моем саду?
Та, на которую падал выбор, узнавала таким образом свою судьбу и в то же время свой смертный приговор и должна была неизменно отвечать:
– Сколько звезд на небе!
После этого король скрывался, а девушка бежала домой – сообщить родителям о свадьбе-похоронах и надеть свое самое красивое платье. Шли годы. Однажды король выбрал себе в ночные невесты самую прекрасную и самую мудрую девушку королевства. Она была настолько умна, что когда король задал ей вопрос и получил ожидаемый ответ, успела вернуться к себе и смастерила по собственной затее восковую куклу, к которой приклеила сахарный нос. Очутившись в спальне, озаренной тысячей свечей, и ожидая прихода царственного мужа, она ловко уложила на роскошное ложе восковую куклу с сахарным носом, а сама спряталась под кровать. Вошел король, разделся, лег на ложе рядом с куклой и всю ночь провел, любуясь ею, как ему было привычно. На заре он обнажил меч и отрубил голову своей восковой невесте. От сильного удара сладкий нос отклеился и попал прямехонько в рот королю, который распробовал его сладкий вкус и с сожалением изрек: Сладкая была жива, Сладкая теперь мертва, Если б я тебя познал, То тебя б казнить не стал!
Услышав такие слова, хитроумная красавица выбралась из укрытия и повинилась перед королем в своей уловке. Излечившись от своего преступного пристрастия, он женился на ней. Конец сказки уверяет нас, что они жили счастливо.
