Вэ-Н — Государь Кши-На и её Государь — выполнит её просьбу или приказ, сам будет служить ей, как вассал, потому что теперь она, Ра — драгоценный сосуд для новой жизни, будущая Мать Государей. Задохнувшись от силы этой мысли, Ра прошептала:
— Счастье наступит, Вэ-Н!
Вэ-Н поднял голову и взглянул ей в лицо с неописуемым выражением надежды и благодарности:
— Я тоже так думаю. Я верю в предсказания… знаешь, завтра я сожгу много цветов силам Земли и Неба в подарок за тебя. Ра, Господин Гадальщик был прав — все эти франтики… их матери лгали, они все родились под действием других Стихий, лишь ты мне по-настоящему подходишь.
— Я — не подарок, — усмехнулась Ра.
— О да! Но ты — моя.
— Вэ-Н… а ты хотел меня убить. Я хорошо помню, как ты решил, что убьёшь меня, и как почему-то передумал. Этого я не понимаю…
Вэ-Н спрятал лицо в ладонях Ра. Сказал, не поднимая глаз:
— Ты швырнула мне в лицо, что не хочешь быть рабыней и не представляешь детей рабыни в Доме Государевом… а я — сын рабыни, Ра. Я — внук рабыни. На миг я взбесился, потому что ты сказала правду. Презираешь меня?
— Нет. Между нами — поединок. Ничего, похожего на рабство, больше не будет. И вообще — мне кажется, ты не должен называть рабыней свою Мать.
— Я её не знал, — медленно проговорил Вэ-Н. — Она умерла оттого, что я родился. А если бы осталась жива, умер бы я — как все мои братья. Я же не глух и не слеп: она умерла оттого, что с ней обошлись, как с рабыней, мой Отец взял то, что ему дали… я не могу говорить об этом.
— Всегда-Господин… даже Государь не может безнаказанно изменить порядок вещей… но это уже в прошлом, ведь правда? Ты всё поправил…
— Ра, я ничего не знал… не понимал… если бы ты не объявилась во Дворце против этикета и всех мыслимых правил и не начала бы дразнить меня — вероятно, я так ничего и не понял бы никогда. Сейчас я думаю, что меня воспитывали, как сына рабыни — Всегда-Господин ведь всегда сын рабыни, каков бы ни был его статус… мне стыдно смотреть на тебя… я же просто послушался, я делал то, что от меня требовали, когда ты писала свои безумные письма — и думал, что и ты пишешь под диктовку! Ра, прости!
Я победила, подумала Ра. Я проиграла поединок и выиграла Вэ-На и жизнь. Друга и счастье. Благословение Небес.
Она притянула Вэ-На к себе, подняла его лицо, ловя взгляд, прижалась, усилив боль во всём теле и незнакомую прежде тёплую истому, вызывающую желание прижиматься крепче — и сказала:
— Сейчас это уже не имеет значения. Поединок всегда всё объясняет. В этом его смысл, я думаю… и я люблю тебя.
— Ты наивная девочка, Ра… Ра, хочешь видеть свою Мать? Или Отца? Я послал за ними.
— Хочу. Мать больше… моя Мать… И Братьев я хочу видеть… Вэ-Н, мне тяжело много говорить, но нужно страшно много рассказать. Потом, потом, когда станет легче — ты выслушаешь меня?
— Конечно, — Вэ-Н взял с низкого столика чашку из белого матового стекла, нежного, как скорлупа. — Выпей ещё, пожалуйста! Лекарь сказал — всю ночь, понемногу.
Ра поднесла чашку к губам, вдохнула резкий запах — и отдала её Вэ-Ну.
— Не хочется. От этого напитка всё кругом как в тумане. Не люблю быть пьяной.
— Тебе не больно?
— Мне больно. Неважно. Лучше держи меня. Я чувствую, что это правильно… Знаешь, говорят, трофеи начинают чувствовать такие вещи, о которых не знают мужчины — это как чувствительность открытой раны…
— Не трогай меня так! Мы больше не можем — я тебя покалечу…
— Нет. Я чувствую, что нет. Мне не только больно, понимаешь? Рабыня боится боли; я — нет.
И Ра снова удивилась тому, какие невероятные ощущения, не объяснимые ничем, могут прорастать из почти нестерпимой боли — потому что Вэ-Н, Государь, тоже ей принадлежал.
В каком-то смысле, подумала Ра, я его тоже создаю.
Запись N93-02; Нги-Унг-Лян, Кши-На, Тай-Е, Государев Дворец.
Юу дрыхнет, свернувшись клубком на циновке в и укрывшись плащом — по-походному, будто и не во Дворце. Мы с Ар-Нелем сидим на корточках у жаровни и беседуем.
К слову, Кши-На не знает стульев; я привык сидеть на полу или на корточках, как земной заключённый в древние времена, но аборигенам такая поза кажется абсолютно естественной. Своеобразный местный уют: за окнами, закрытыми пергаментом, глухая темень, а в гостиной светится жёлтый фонарик, мерцают угли на жаровне — лица делаются одухотворёнными и говорить очень приятно.
Юу, я думаю, устал от впечатлений. Он у нас теперь Брат Государыни; его подначивают и задирают, с ним кокетничают столичные жители, он дрался полушутя-полувсерьёз четырежды только за сегодняшний день — плюс беседовал с королём. Государь, чьего имени от большого уважения и любви не называют подданные, разумный парень и интересный- поговорил с Юу, сделав его своим фанатом, поговорил с Ар- Нелем, сделав его своим, по-моему, довольно ценным союзником, поговорил с родителями Юу и Ра, пригласив Господина и Госпожу Л-Та в Cовет — они, конечно, тоже этого не забудут. Вдобавок, он поговорил со мной.
Ра, похоже, серьёзно отнеслась к собственному, данному ещё в виде мальчика, обещанию сделать для меня всё мыслимое за спасение брата. Рассказала мужу. А он поинтересовался.
Когда разговариваешь с Государем, всё время чувствуется, что вложили в него немало. И задёргали изрядно. Повзрослел быстро, не по годам. Усталая, всепонимающая рожица: такие лица, по моим наблюдениям, часто бывают у детей с проблемами в семье, а не у холёных аристократов.
Интересное сочетание: знает, что кто угодно кинется со всех ног куда он скажет — и при этом тщательно обдумывает каждое слово. Вовсе не рвётся приказывать генералу становиться морской чайкой — не упивается властью. Взрослые не баловали и жизнь не баловала — к тому ж только что умер отец.
Не знаю, любимый ли. Но не могло не ранить, как бы там ни было.
Ближе к вечеру знаменательного дня Утверждения Государева Статуса, мы — друзья Государыни — собираемся в королевской опочивальне, как персонажи романа Дюма. Государь говорит мне с места в карьер:
— Ра считает тебя очень необычным человеком. Расскажи о себе.
Насколько я демон, что ли?
Не хочется что-то наворачивать, тем более, что рядом стоит Ар-Нель и весело наблюдает за всем происходящим. И Ра наблюдает; оперлась локтем на подушку, уже очень хороша — этакий болезненный ангел, все женственные чёрточки сделались явственнее. Еле заметно улыбается; я вдруг осознаю, что с первой встречи думал: 'А девкой был бы краше'. И Юу сидит на её постели и тоже внимает. Зато нет чужих, все мне свои, мои детки, как это ни забавно звучит. И я говорю совершенно честно, выбивая себя и их из легенды:
— Я и необычный. Я очень издалека. Живу в твоей стране, чтобы потом написать книгу о ней. Меня интересует жизнь твоих подданных, Государь — всё, что только можно, самые простые вещи, любые мелочи и частности, а больше всего — люди.
Юу смотрит на меня, приоткрыв рот. Ар-Нель хихикает в расшитый рукав. Ра кивает.
— Ты настолько учёный, что можешь написать книгу? — спрашивает Юу. — А я думал, Ма-И шутит…
— Я нисколько не удивлён, — говорит Ар-Нель. — Спрятать ум не менее сложно, чем скрыть глупость. А вы, дорогой Господин Второй Л-Та, не слишком наблюдательны, мягко говоря…
— Я хочу прочесть эту книгу, — говорит Государь. — Мне интересно.
Я кланяюсь, довольно неуклюже по меркам придворных — но имидж горца мне менять не хочется, да и ни к чему. Допрыгались: у меня правительственный грант на книгу — правительства Кши-На. Теперь бы
