— Не поступят — ну, ты же захочешь выйти отсюда в такой замечательный день! Мне не давали ключ от твоей… камеры… но сегодня всё уже решено, тебя всё равно выпустят. Жди, за тобой придут!
Элсу кивнул, сообразил, что Зи-А не видит его движений, и сказал: 'Да, я жду' — Зи-У просиял и сбежал с лестницы. Элсу стоял у решётки, слушал его быстрые шаги — такие уверенные, будто его товарищ-северянин видел ступеньки — и пытался сладить с тревогой и болью в сердце.
Зи-А казался Элсу своего рода членом братства северян — если можно так говорить о язычниках, вовсе не состоящих друг с другом в родстве — с ним можно было общаться, не роняя себя. И этот слепой язычник, который приходил поболтать с врагом как с приятелем — он много стоил, но болтовня Зи-А о поединках казалась Элсу совершенно дикой; у него не выходили из головы образы собственных изменяющихся волчат, жалкие и ужасные — а Зи-А с наивной непринуждённостью болтал о метаморфозе, словно новое тело для него не более значимо, чем новая одежда. Зи-А не понимал! Он не представлял, на что идёт, соглашаясь рубиться со здоровым парнем! Зи-А не видел — и не мог себе представить, что его тело может превратиться в комок сплошной боли; он не видел — и не знал, что такое женщина, соблазнительная и ничтожная вещь мужчины…
И Элсу, оскорблённый и встревоженный за Зи-А, метался по камере, как пойманный лис по клетке, пока с лестницы не донеслись шаги и голоса. Элсу остановился у узкой бойницы, скрестив руки на груди и стал дожидаться гостей.
Гости Элсу удивили: с комендантом и парой примелькавшихся офицеров крепости пришёл О-Наю, который, насколько Элсу знал, покинул крепость через пару дней после стычки, но ещё удивительнее было то, что Зи-А держал маршала под руку.
— Привет, О-Наю, — сказал Элсу холодно.
— Тебе повезло, Львёнок, — отвечал маршал в том же презрительно-надменном тоне, каким разговаривал с Элсу и раньше. — Не думаю, чтобы ты имел какое-нибудь серьёзное значение для своей родни, но Лев, по-видимому, решил не допускать прецедента…
— Дорогой Дядюшка, — Зи-А тронул О-Наю за руку, — пожалуйста, я прошу вас — Элсу не виноват во всех бедах, которые творили южане с начала времён!
Комендант нахмурился и прикрыл ладонью глаза, но жестокое лицо маршала чуть оттаяло.
— Что ж смущаться, дорогой Господин О-Бри, — сказал он коменданту с тенью улыбки, — вы ведь и вправду приходитесь мне троюродным братом, а ваш Младший достаточно смел, чтобы быть достойным вашего рода… — и повернувшись к Элсу продолжал другим тоном. — Лошади готовы, но Младший О-Бри хочет создать другой прецедент — варвар, присутствующий при поединке. Ты будешь иметь возможность его поздравить… хотя я и сомневаюсь в благодетельности твоих благословений.
Поздравить, потрясённо подумал Элсу. Что за бред! С чем — поздравить?!
Комендант щёлкнул ключом в замке. Элсу вышел на лестницу с ощущением полной нереальности происходящего. Зи-А наполовину обнажил клинок великолепного меча — прямого, как носят северяне, той чудесной ковки, которая оставляет муаровые следы на металле.
— Элсу, дотронься до этого! — воскликнул он, сияя. — Это — подарок Дядюшки, молния — правда?!
О, демоны подземелий и водных бездн, подумал Элсу, ты ведь не видишь его! Жалость — такое подлое чувство, жалость — так отвратительно тебе и так унизительно тому, кого жалеешь! Элсу заставил себя стряхнуть жалость с души, спросил О-Наю:
— А мой меч вернёте? — и его голос прозвучал злее, чем хотелось.
— Нет, — ответил маршал брезгливо. — Его получат твои братья.
От унижения Элсу кинуло в жар.
— Хочешь показать языческой черни Львёнка без меча? — не выдержал он.
— Да, — бросил О-Наю кратко и насмешливо.
Зи-А тронул маршала за подбородок, повернув его лицо к себе — у коменданта на лбу выступили капли пота.
— Дорогой Дядюшка, — сказал Зи-А умоляюще, — я прошу вас позволить Элсу не чувствовать себя пленным хоть один только час! Он ведь не враг нам больше — к тому же я не верю, что он будет опасен для гарнизона крепости, — добавил Зи-А с лукавой улыбкой. — Вы были так великодушны к пограничникам — покажите же пример великодушия к побеждённым врагам, Дядюшка…
Элсу впервые увидел, как О-Наю смеётся.
— Жаль, что ваш Младший останется здесь, Господин О-Бри, — сказал он. — Этот маленький лис, умеющий поймать не только цыплёнка, но и воробья, мог бы делать политику при дворе. Отправьте вашего ординарца к моим людям — пусть пришлют меч Львёнка. Это может быть забавно.
— Благодарю, — сказал Элсу, имея в виду Зи-А, а не О-Наю.
Один из пограничников накинул Элсу на плечи полушубок:
— Сегодня началась зима, Львёнок — не окоченей… — и Элсу подумал, что надо было бы сбросить его с себя, но удержался.
О-Наю и его свита спустились по лестнице в кордегардию, и вышли через неё в крепостной двор. Элсу шёл за ними, а за ним, по пятам — рослый солдат — но этот докучный конвой воспринимался лишь краешком глаза и разума: Элсу отчаянно хотелось покинуть свою тюрьму, хотя бы под стражей.
В кордегардии и крепостном дворике было непривычно многолюдно. Снег сделал мир вокруг ослепительно чистым и нарядным, а поверх снега, на кронштейнах для факелов, висели ярко-красные фонарики. После казарменной затхлости особенно остро и сладко пахло зимней свежестью и пряным дымом с маленькой, вытащенной во двор жаровни.
Элсу увидел многих примелькавшихся пограничников, свободных от патрулирования на сегодня — с красными лентами в волосах или на поясе — и совершенно неожиданных в крепости штатских. Светловолосый парень в меховой безрукавке поверх странной здешней одежды, пивший с офицерами травник, стоя у лестницы на крепостную стену, просиял, сунул кому-то в руки свою чашку и заорал на весь двор:
— Привет, Медный Феникс!
— Привет, Южный Ветер! — закричал Зи-А, отпустил локоть маршала и побежал через двор. Солдаты расступались в стороны — и Зи-А ни разу не оступился, будто зрячий. Светловолосый дёрнулся к нему навстречу — и они схватились за руки в центре широкого круга, возникшего неожиданно и спонтанно — но на удивление чётко, будто зрители долго тренировались организовывать подходящее для поединка место.
— Почему 'медный'? — спросил Зи-А, смеясь и морща нос. — Мне не нравится запах меди и вообще — это слишком мягкий металл…
— Мне будет тяжело тебе объяснить, — сказал светловолосый — очевидно, тот самый Эр-Нт, подумал Элсу с неприязнью. — Ты не понимаешь, что такое цвет… Но неважно. Всё равно я не стану больше тебя так называть. Осенний Клён — это тебе нравится больше?
— Да, — Зи-А кивнул. — Запах осенней листвы меня просто очаровывает. И я помню… кое-что… — добавил он, смеясь.
Они болтали, как старые и близкие друзья, а Элсу, оставшийся стоять шагах в пятнадцати, в стороне, прислушиваясь к этой болтовне, чувствовал тянущую тоску, почти боль, которую не мог себе объяснить. Будь у него малейшая возможность, Элсу вызвал бы Эр-Нта на поединок — не на северную непристойную игру, а на настоящий, на смертный бой. С другой стороны, он видел, как Зи-А разговаривает с этим убийцей… и противоречивые чувства сшибались в душе, разбиваясь на острые осколки…
— Привет, командир, — вдруг услышал Элсу совсем рядом.
Обращение на лянчинском обожгло его, как струя кипятка. Он вздрогнул и обернулся.
Голос был незнакомый — и внешность была незнакома. Незнакомая рабыня — и тут Элсу ощутил, как кровь прилила к щекам: нет, знакомая, даже слишком. Светлый шрам, рассекающий бровь. На тёмном, ярком, потрясающе красивом лице.
В сущности, ясно же — эти несчастные девки остались в крепости, они — солдатские шлюхи. Ясно и то, что метаморфоза могла бы оказаться эффектной: рабыни войны, принадлежи они кому-нибудь из порядочных людей, рожают хороших детей, рожают много и легко, в том и ценность рабынь войны. Но увидеть такое Элсу никак не ожидал.
