При первом знакомстве были сказаны какие-то пустые, ни к чему не обязывающие фразы. Переводчик переводил быстро, почти не умолкая. Пожалуй, из всех гостей переводчик выглядел наиболее солидно. Полный, холеный, с аккуратно подстриженными усиками. Темных светозащитных очков он не снимал и за столом.
– Маршал интересуется,- передал он мне,- за какие бои вы получили свои награды?
Американец смотрел на две Золотые Звезды на моей груди и ждал ответа.
– Долго рассказывать,- почему-то смутился я.- Ростов, Сталинград, Днепр…
– О, Сталинград!- тотчас повторил маршал, не дожидаясь перевода. Он с выражением величайшего уважения покивал огромным козырьком своей надвинутой на самые глаза фуражки.
– Приглашай, Данилыч,- вполголоса подсказал генерал Баранчук,- показывай хозяйство.
– Прошу,- сделал я приглашающий жест рукой.
Нужно сказать, что американцы при осмотре полка проявляли поразительную любознательность и деловитость. Их сухощавые подтянутые фигуры в несколько необычной для нас форме цвета хаки мелькали повсюду. Гости интересовались материально-технической оснащенностью полка, наградами летчиков, потерями в боях, спрашивали наше мнение о противнике. Словом, придирчиво взвешивали и рассчитывали.
С летчиками полка у них сразу установились дружеские отношения. Всем нашим понравилось, что американцы не важничали, вели себя открыто, просто. Мне несколько раз приходилось видеть, как какой- нибудь замасленный техник что-то горячо и долго толкует склонившемуся к нему долговязому американцу и все жестикулирует, жестикулирует… «Разговор», как правило, кончался тем, что техник лез за кисетом, американец тотчас выхватывал пачку сигарет. Обе стороны удовлетворенно пускали дым в небо, улыбались и кивали головами, изо всех сил стараясь отдать должное и вкусу и крепости табака союзника.
– А настырные мужики,- сказал мне потом техник Иван Лавриненко.- И к разговору охотники. Я тут с некоторыми хорошо поговорил. Обещают, что скоро тоже долбанут по немцам. Я уж стыдил их: дескать, сколько можно на дядю надеяться?
В первый день с американскими гостями произошел небольшой курьез. Не успели они как следует освоиться – на наш аэродром налетели несколько «Фокке-Вуль-фов-190». Самолеты появились неожиданно, но существенных разрушений произвести не смогли, сбросили лишь несколько мелких пехотных бомб. Помешало им поднявшееся в воздух звено наших истребителей под командой Виктора Усова, которое я предусмотрительно, готовясь к встрече гостей, определил на дежурство. В коротком бою над самым аэродромом Усов сбил один самолет. Остальные «фоккеры» поспешили уйти восвояси.
Налет как налет, бой как бой. На фронте мы к этому привыкли. Когда показались «фоккеры», никто из наших даже не спрятался в укрытие. Тем удивительней показалось нам поведение гостей. Веселость их как рукой сняло, едва они заслышали вой моторов немецких самолетов. Первым бросился в блиндаж маршал. За ним – остальные. Забившись в блиндажи, американцы настолько испугались, что чуть ли не под столы забрались. Помнится, летчиков наших это очень поразило. Случай обсуждался до самого вечера.
Защищали гостей лишь рассудительные техники.
– Смешно вы рассуждаете, товарищи. Мы сколько уж воюем? О, с самого сорок первого. А они? Да они еще и пороху как следует не нюхали. В диковинку им все это. Вот подожди, повоюют, тогда…
Сами американцы были заметно смущены неожиданным происшествием. Мне подумалось тогда, что надо было бы кому-нибудь из нас тоже броситься с гостями в укрытие: за компанию. Но мы же и не предполагали, что обычный рядовой налет вызовет у них такую панику.
Сильнее всех переживал унижение почему-то переводчик. Остальные же сделали все возможное, чтобы воспринять случившееся в комическом свете. Скоро они опять хохотали и приставали к ребятам с расспросами.
Вечером в общей землянке был накрыт праздничный стол. Хозяева и гости расселись кто где хотел. Американцы и тут показали себя веселыми, общительными людьми. После нескольких тостов за победу, за дружбу русских и американцев создалась весьма непринужденная обстановка. Шум, смех, мешается русская и английская речь.
Маршал за столом показался мне совсем не военным человеком. Без большой фуражки, с маленькой редковолосой головой, он походил на самого обыкновенного штатского, зачем-то надевшего военную форму. Генерал Рязанов, его сосед, хлебосольно угощал американца, время от времени прося кого-нибудь из наших передать ему тарелку или открытую банку консервов. И ел и пил маршал с удовольствием.
Но самым веселым был угол, где сидели Дунаев, Корниенко и высокий сухопарый полковник с двумя рядами орденских планок на груди. Американский полковник был уже сильно навеселе и беспрерывно хохотал над рассказами наших летчиков, закидывая счастливое беспечное лицо. Наши быстро нашли с ними общий язык.
Но вот генерал Рязанов, незаметно подмигнув мне, попросил внимания, постучав по стакану. Шум и смех за столом пошли на убыль. Все приготовились слушать. Командир нашего корпуса завел речь об открытии второго фронта.
Речь советского генерала не имела успеха. Развеселившиеся американцы готовы были говорить о чем угодно, только не об этом щекотливом деле. Едва дождавшись конца речи, маршал бросил несколько ничего не значащих общих фраз и поспешил перевести разговор. Однако Рязанов упрямо гнул свое. С наивным выражением лица он попросил перевести гостям анекдот.
– Да, да,- откликнулся переводчик и отставил стакан.
– Какой-то чудак, удобно расположившись у бочки с водой, неторопливо отчерпывает в ведро чайной ложкой,- начал генерал.- «Да чего ты мучаешься? Возьми и отлей, сколько нужно».-«Зачем?- отвечает чудак.- Мне торопиться некуда».
Неожиданно расхохотался угрюмый переводчик. Он первым оценил лукавство генерала. Намек на затяжку с открытием второго фронта был слишком ясным.
Сухощавое, в мелких морщинках лицо маршала покраснело, но он, ничего не сказав, только рассмеялся и погрозил Рязанову пальцем.
Генерал, как бы ни о чем не догадываясь, с улыбкой развел руками.
Кто-то быстро предложил очередной тост, и минутная неловкость была замята.
Подвыпив, американцы потребовали музыки и танцев. Мы вспомнили, что кто-то из бойцов по вечерам как будто пиликает на баяне. Послали найти этого музыканта и привести.
– Какой из него музыкант!- удивился Николай Шутт.- Знаю я его. Он только учится.
– Ничего, ничего. Хоть пошумит.
– Ну, пошуметь он сумеет!…
Баянист скоро явился. Николай был прав – им оказался боец охраны, который совершенно не умел играть. Я часто видел его в лесу на пенечке, от скуки и безделья он пытался выучиться играть на трофейном аккордеоне.
Вступив в землянку, боец совсем растерялся. Подмышкой он держал новенький аккордеон. Один из американцев, разгоряченный выпивкой, шумно вскочил и, обняв музыканта, потянул к столу. Боец, щурясь от яркого света, от блеска генеральских звезд, упирался. Я поднялся. Проходя мимо бойца, вполголоса сказал:
– Ну, чего ты – сыграй что-нибудь. Просят же.
– Товарищ капитан,- испуганно взмолился он,- да я только «Матаню» умею!
Долговязый американский полковник, раскачиваясь со стаканом в руке, смотрел на нас и пытался понять, о чем мы говорим.
– Ну, давай свою «Матаню»,- махнул я рукой.- Только погромче играй!
– Оскандалимся, товарищ капитан!
– Ничего, садись и играй. Только громче.
– Это я могу,- с готовностью откликнулся музыкант и, придвинув табуретку, уселся. Кое-какие навыки у него уже появились – он с таким шиком набросил на плечо ремень аккордеона, так уверенно пробежал пальцами по клавишам, что гости, следившие за его приготовлениями, почтительно умолкли.
Чтобы ненароком не расхохотаться, я поспешил выскочить за дверь.
Но, выходя из землянки, в самых дверях я еще успел расслышать громкий голос подвыпившего полковника:
