никто другой, уничтожить неугодного ему человека чужими руками, оставаясь при этом в стороне.
– Какая пылкость, Фернан, какая желчь!
– Я желчный? Ну что вы!
Слегка смутившись, он улыбнулся, но эта механическая бесцветная улыбка выглядела на его лице, как рана.
Редакционная статья в моем исполнении появилась на первой полосе его газеты три дня спустя. Она была короткой, не больше двадцати строк, но крайне хлесткой. Я посвятил ее празднованию 11 ноября. Если говорить коротко, то ее содержание сводилось к следующему: зачем праздновать старую победу, если у нас остается комплекс побежденных? Попытки придать блеск увядшей славе свидетельствуют лишь о падении духа французов. Я советовал начать праздновать поражения, так как именно они открывают путь к возрождению. Статья была написана четко, выверенно, смело.
Протягивая мне свежую газету, Медина выглядел смущенным. Я понял причину его смущения: под моей статьей красовалось его полное имя: 'Фернан Медина'.
– Я очень расстроен, – оправдывался он, – но старик настаивал, чтобы я полностью взял на себя ответственность. Сколько я ни пытался возражать...
Я постарался его успокоить:
– Какая разница, чье имя стоит под статьей, ваше или мой псевдоним? По крайней мере, сейчас я удовлетворен тем, что помогаю вашей карьере.
Тон, каким я произносил эти слова, не соответствовал их смыслу. Медина это тотчас же заметил и со вздохом сказал:
– Вы сердитесь на меня. Вы меня презираете, Жеф!
– С чего это вдруг вас стала мучить совесть, Фернан?
Он больше ничего не сказал, и в этот вечер мы изо всех сил старались говорить только на посторонние темы.
3
Жизнь продолжалась. Время текло спокойно и безмятежно. Мне нравился уютный дом, его серый фасад, облысевшие каштаны, ржавая железная ограда... Я обожал свою комнату и вечера перед экраном телевизора в обществе Эммы, в которой я все больше и больше видел сходство со счастливой, ко всему безразличной кошкой. Мне нравилось писать мои статьи, пусть даже и выходившие за подписью Медины. Я не имел права рассчитывать на моральные дивиденды, так как Жан-Франсуа Руа больше не существовал. Приходилось довольствоваться материальным поощрением и удовольствием от самого процесса литературного творчества. В конце концов, для человека, оказавшегося в моем положении, это было не так уж плохо.
В конце месяца Медина выдал мне конверт со ста шестьюдесятью тысячами франков. Он крал мою славу, но деньги его не интересовали. Как я ни настаивал на том, чтобы он взял их себе, Медина был непреклонен. В итоге я купил золотой браслет Эмме. Я знал, что она давно мечтает о такой безделушке. Как большинство девушек скромного происхождения, Эмма не могла спокойно относиться к холодному блеску желтого металла, который действовал на нее завораживающе. Подарок привел молодую женщину в восторг. Кажется, она была искренне тронута моим вниманием. Застегнув браслет на своем запястье, Эмма в порыве чувств бросилась мне на шею.
– О Жеф! Вы просто прелесть!
Я решительно отвел ее руки, не в силах вынести прикосновения молодого тела.
– Слово 'прелесть' слишком плохо ко мне подходит. Не нужно меня называть подобным образом.
Эмма с тревогой спросила:
– Жеф, вам плохо? У вас какие-то проблемы?
– Нет, разумеется, нет.
– Вам недостает женщин, я угадала? Ведь сорок четыре года – это самый расцвет мужчины. Вы когда- нибудь были женаты?
– Никогда. У меня было слишком много любовниц. Они ни за что бы не простили мне этого шага.
– А в Испании у вас были любовные связи?
– Да, связи-однодневки, со шлюхами из китайского квартала.
Эмму явно шокировали мои ответы, но она не могла удержаться от новых вопросов.
– Но почему проститутки?
– Я утратил страсть к завоеванию женских сердец.
– И...
– Что и?..
– И вас удовлетворяли подобные связи?
– Физически – да, духовно – нет, конечно. Я тосковал по моим маленьким парижанкам в фиолетовых костюмах. В их обществе я получал истинное наслаждение...
– Вы не шутите?
– Отнюдь. Любовь у меня ассоциируется лишь с порочными и лживыми женщинами, иначе она теряет остроту и шарм, становясь чисто утилитарной. Я вас шокирую, не так ли?
– Немного, но мне это приятно. Рассказывайте дальше.
