что у него нет ничего серьезного?
Полиция взялась за дело. Уже знакомый мне комиссар обзванивал парижские больницы, морги, службу розыска пропавших, сыскные конторы...
Неделя выдалась очень бурной. К нам приходил инспектор полиции, задавал кучу вопросов. Неловко я выдумал эту историю поездки в Париж с неким другом. Полиция перевернула все вокруг, чтобы узнать, кто ездил в тот день в столицу. Оптового торговца свининой, знакомого Кастэна, допрашивали несколько часов кряду по одной только причине, что он в то утро ездил в Париж.
В Париже нашли врача, который, конечно же, заявил, что больной в тот день к нему не приезжал. У него спросили, действительно ли болезнь, которой страдал его пациент, была не так серьезна, и он ответил, что Кастэн должен был приехать именно для того, чтобы провести более тщательные исследования. Каждый день масса людей во Франции исчезает, и полиция сунула дело в долгий ящик. Я и Жермена остались одни.
Перед нами стояла проблема: что делать с магазином? Мы, детально обсудив ситуацию, решили поставить все по-другому. В конце концов, Кастэн мог еще объявиться, по крайней мере, люди могли так думать, а Жермена не была готова продолжить дело своего мужа.
Я предложил старшему носильщику возглавить похоронные церемонии, и жизнь пошла своим чередом. Как и раньше, я обедал в полдень у Жермены, а по вечерам шел в свою гостиницу.
Все склонялись к тому, что это было самоубийство. Люди считали, что Кастэн, чувствуя себя больным и замечая, что я наставляю ему рога с его женой, – а для местных кумушек в этом не было никаких сомнений, – покончил с собой. Прочесали речку, окрестные леса, просмотрели колодцы, болота, заброшенные ямы. И каждый ждал, что тело пропавшего найдется.
Все это действовало мне на нервы. Мы жили в каком-то странном оцепенении, опошлявшем нашу любовь. Представьте себе, мы не осмеливались отдаться любви из-за этого дамоклова меча. Каждый раз, слыша звук открываемой двери магазина, Жермена бледнела, как воск, и закрывала глаза. Меня подмывало рассказать ей всю правду, но, зная ее прямолинейность, я не мог не понимать, что, имей я несчастье признаться ей в своем преступлении, она навсегда от меня откажется.
Однажды вечером, уже собираясь в гостиницу, я сел на край стола.
– Послушай, Жермена, хватит с меня такой жизни!
– У меня она не веселее...
– Ну так хватит глупить, уедем. Ты найдешь управляющего, и мы начнем настоящую жизнь.
– Но...
– Не спорь, прошу тебя. Просто пораскинь мозгами. И, как добрые люди говорят, посмотри правде в лицо. Одно из двух: или Кастэн умер, или же нет. Если он мертв, ты вольна действовать, как тебе заблагорассудится, плевать на пересуды.
Я умолк. Трудно было это сказать, не дрогнув.
– Если он жив...
Она взглянула на меня, в ее глазах был какой-то мерцающий свет. Да, это был взгляд, за которым скрывалось недоговоренное.
– Если он жив... – подбодрила она.
– Если он жив, Жермена, значит, он тебя бросил и ты свободна, понимаешь? В любом случае ты в выигрыше.
– Что ты предлагаешь?
Я вытер лоб тыльной стороной ладони, думая, что он вспотел, но он был, как лед. Она уступала, я выигрывал.
Вы считаете, что я все выдумал на ходу? Я же не спал почти ни одной ночи, а бессонница, как вы знаете, так распаляет воображение...
– Ты сейчас скажешь, что не сможешь одна заняться предприятием, так?
– Да.
– Ты найдешь управляющего.
– А потом?
– Когда ты его найдешь, я уеду отсюда н помашу ручкой, ясно?
– А потом?
Она чуть не подпрыгивала от нетерпения.
– Через три дня ты приедешь ко мне в Париж.
Но мещанка в ней все же взяла верх.
– Но что я скажу людям?
Я взорвался:
– Ты их пошлешь подальше! Придумай им какую-нибудь историю, если ты так уж дорожишь их мнением. Что ты так цепляешься за их пересуды? Если твое положение здесь дороже моей любви, скажи это сразу же, чтобы я знал, что мне ждать...
– Не злись, Блэз...
Она раздумывала.
– А если... если муж все-таки вернется?
