Население Джайпура огромно. В отличие от стен города оно росло в геометрической прогрессии. Бедные живут на голове друг у друга. И почему-то всегда имеют дела в дальней точке от места проживания.
То есть целый день толпы движутся навстречу друг другу; и все это разукрашенное броуновское движение кричит, галдит, смеется, продает, покупает, воспитывает детей, ремесленничает, сплетничает, ругается, стрижется, бреется и готовит на улице... энергетика в этом реалити-шоу, как в улье – такая же густая и такая же сладкая.
Повернувшись на балконе Дворца Ветров от центральной улицы, упираешься глазами в тело дворца, крытое крышей. Оно одноэтажно и состоит не из розовых, а из раскаленных белых каменных кружевных переходов и арок. За ним треугольники обсерватории Джантар Мантар, самой солидной из пяти построенных принцем Джай Сингхом по стране.
В нее включен уникальный комплекс астрологических наблюдательных приспособлений, состоящий из двенадцати ориентированных на созвездия стендов. Каждый из них зафиксирован под определенным углом к горизонту, ориентируясь на свое созвездие. Надо всем этим огромные каменные солнечные часы, определяющие время с точностью до 2 секунд.
Джантар Мантар упомянут в Книге Гиннесса как имеющий самые крупные в мире солнечные часы и уникальные астрономические инструменты. Кажется, что город, деликатно напичканный электроникой, все- таки пока живет по этим часам...
Мы спустились с гребня дворца. Казалось, больше впечатлений в человека уже не влезет. Продавец издалека замахал руками, чтобы я вдруг не забыла об оплаченных куклах, и сказал, что принесли еще более нарядных.
В попытке унести с собой хоть частицу джайпурской красоты я купила еще пять пар кукол и потащилась с тюками к джипу, как счастливый Карабас-Барабас.
Дома оказалось, что надо было брать не десять пар, а двадцать. В нашей семье остались только четыре куклы, остальные расселись на диванах и шкафах друзей и там таращат свои подведенные глазищи.
Поехали к королевской резиденции Чандра Махал, уже ощущая себя десантом, пытающимся захватить максимальное количество объектов без возможности их эмоционального переваривания. Городской дворец, занимающий седьмую часть площади Старого города, тоже не имеет архитектурных аналогов в мире.
Это целый город, в котором причудливо сочетаются владения махараджи, его частный дворец и его офис. Дворцы открыты в качестве музеев посреди прекрасных садов и внутренних дворов. Как говорил классик, музей – это место, где живые сотрудничают с мертвыми...
Каковы экономические отношения махараджи и государства, понять не удалось. Подозреваю, что дворцы-музеи оформлены как частное предприятие, с которого он честно платит налоги и «спит спокойно».
Сразу хочется увидеть потомков Романовых, сдающих дворцы под балы и музеи. Лично я изо всех сил за реституцию, не потому, что что-то от нее получу, а потому, что сам факт реституции означает признание свинства по отношению к частной собственности.
Члены семьи махараджей по официальным случаям принимают участие в процессиях, для этого открываются огромные королевские кованые Ворота Триполия. А в обычные дни туристов пускают через Ворота Атиш или Ворота Наккар.
Они поскромнее, но тоже хороши и охраняемы суровыми мужиками в хаки и черных чалмах. Охранники очень отличаются от улыбчивых смотрителей в белых одеждах и алых чалмах, всеми способами пытающихся сфотографироваться вместе с вами и выбить за это деньги.
В дворцовом комплексе чего только нет: жилище махараджи, музеи, залы приемов, парк старинных карет, сады, конюшни, офисы, магазины... Столько всего, что в голове остается только самое неожиданное. Это мраморный дворец Мубарак Махал с резными балконами по второму этажу, превращенный в музей.
В музее махараджа выставил фамильные вещи, выходные наряды, ритуальные предметы, текстильные изыски, арсенал оружия. Например, выходное платье жены, расшитое золотыми и серебряными нитями, весящее около семнадцати килограммов.
Или жалобную ветхую горностаевую королевскую мантию. Или безразмерный розовый шелковый наряд махараджи Мадхо Сингха Первого, весившего двести двадцать пять килограммов. Или собственное обмундирование для игры в поло. Махараджа играл в поло не на слонах, а на лошадях...
Тут никак не могу обойтись без цитаты из Раневской о том, что гомосексуализм и лесбиянство – это не извращения, а настоящих извращений только два – это балет на льду и хоккей на траве. Великая артистка не знала о поло на лошадях и слонах, ей было бы что добавить к афоризму.
Экспонаты были хороши, но, честно говоря, тонули в великолепии дворцовых стен. Выйдя из Мубарак Махала, наткнулись на служителя-карлика в ослепительно белой форме и алом тюрбане на огромной голове: он был слишком большим искушением для любителей фотосъемки.
Ранжана напомнила, что в Индии есть целые области, в которых зашкаливает количество изуродованных людей. Существуют династии, традиционно зарабатывающие попрошайничеством, и поскольку калеки лучше выжимают слезу, люди технично инвалидизируют детей.
В спорах с Шумитом о том, что такое третий мир, я наконец вывела формулировку: «Сегодня третий мир —это мир с самой низкой ценностью человеческой жизни. И не важно, низка она для всех или для одной группы граждан с общего согласия».
Индустрия искусственного калечения детей уходит в историю. Дети-артефакты были солидным бизнесом на закате Римской империи. Их скупали по деревням и отдавали специально обученным кормилицам, применяющим технические и диетические ограничители роста.
Их поили спиртным для съеживания тканей тела и скелета и продавали богатым как безделушки. Китайцы дошли в адском промысле до совершенства, они делали уродов на заказ по заранее обсуждаемым выкройкам, помещая в фарфоровые вазы требуемой формы. Когда ребенок вырастал, вазу разбивали, а его продавали заказчику. Похожим образом делали и маленькие женские ножки, считавшиеся сексуальным фетишем.
Были и мастера, делающие детей-зверят, пришивая на детское тело кусочки звериной шкуры, оперируя связки для изменения голоса и ломая суставы. Некто Макгауэн описывал подобные операции в девятнадцатом веке, нам они больше известны по роману Виктора Гюго «Человек, который смеется».
Невозможно представить, но в Индии продолжают осознанно делать детей калеками и по сей день. И это происходит не в тайных бункерах, а на глазах у всей деревни, поскольку там принято считать, что изуродованные люди отмечены богами, и все должны заботиться о них и помогать.
Так что выламывающий ребенку руки и ноги родитель воспринимается своим окружением как дающий ему путевку в жизнь. И все это при том, что даже самый неграмотный индуист с рождения знает три жизненные цели: дхарму – духовное совершенство, артху – получение богатства честным трудом и каму – наслаждение. То есть калечение ребенка совершенно органично вписывает его в артху!
Мы двинулись к Залу частных аудиенций из песчаника и мрамора, приподнятому над внутренним двором Дивану-и-Кхасу. Это был открытый зал с крышей на толпе мраморных колонн. На стенах узорами висело старинное оружие, под стеклом лежали миниатюры.
Но все это меркло на фоне двух пузатых серебряных сосудов полутораметрового роста по девятьсот литров каждый, упомянутых в Книге рекордов Гиннесса как самые большие в мире серебряные ремесленные изделия.
Гиганты были сделаны по заказу махараджи Мадхо Сингха Второго, собравшегося в Англию на коронацию короля Эдуарда VII. Мадхо Сингх Второй испытывал по отношению к европейской воде тот же ужас, что я по отношению к индийской, но подготовился к этому лучше меня. Он повез с собой в этих монстрах воду из Ганга на борту специально зафрахтованного морского лайнера. На этом же лайнере ему оборудовали храм для путешествия.
Жителю нашего региона не очень понятны индийские отношения с водой. И, забывая закрыть кран, мало кто из нас думает о том, что больше миллиарда людей на Земле лишены возможности пить неопасную для здоровья воду.
Нам, например, не знакома проблема мышьякового отравления воды в Южной Азии. Мышьяк естественным образом присутствует в Гималаях, откуда текут истоки Ганга, и отравленные подпочвенные воды дельты Ганга под восточноиндий-ским штатом Западная Бенгалия и Бангладеш употребляют до 85 миллионов человек.
