глядя на слабую полоску света, падавшую на потолок из забранного щитом тюремного окна. — Я растратил крупную сумму, и прежде чем успел ее возместить, нагрянули ревизоры. А впрочем, если бы и не нагрянули, все равно раньше чем через пять лет я не смог бы расплатиться, — деньги-то немалые… Когда свернешь с прямого пути, долго ли заблудиться!..
Шевкету, видимо, хотелось рассказать отцу все, без утайки, но вдруг он умолк в смущении, словно не находя нужных слов. Его пальцы, сжимавшие отцовскую руку, безвольно разнились.
— Не сокрушайся, сынок, — поспешил успокоить его Али Риза-бей. — В жизни всякое случается…
Больше они к этому разговору не возвращались. Сначала Шевкет расспрашивал о матери, сестрах, особенно об Айше. Потом заговорил путано, сбивчиво о тех чувствах, которые он питает к отцу. Мальчик давно, видимо, хотел открыть душу, да не решался.
— Ты возлагал на меня, отец, самые большие надежды… Но я не оправдал их… Причинил тебе огромное горе… Бедный отец… Я так хотел помочь тебе на старости лет. И ничего не получилось. Раз поскользнувшись, я уже не удержался на ногах… Мне, конечно, не следовало жениться. Если человек не имеет прочного положения, ему нечего думать о браке… Как больно сознавать свое бессилие! Это ужасно, когда перед тобой пропасть и все рушится вокруг, а ты ничего не можешь сделать… Будто в кошмарном сне: тебя душат, но ты лежишь недвижим, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой… Поверь, отец, такую беспомощность я чувствовал последнее время. Может, людям со стороны казалось, что я ослеп, но я все видел, все понимал… Ты даже не представляешь, что творилось со мной, как проклинал я себя…
— Представляю, Шевкет… Очень хорошо… — перебил сына Али Риза-бей, нежно погладив его руку. — Я никогда не сомневался в твоей порядочности.
Было уже поздно, и Али Риза-бей встал. Он простился с сыном, обещав навестить его на следующий день.
На улице стемнело. В такие часы даже счастливые люди ощущают непонятную грусть. Али Риза-бей брел одни по темным улицам и думал о сыне, о бедном Шевкете, оставшемся там, в тюрьме. Ведь он был плоть от плоти его. Но как ни тревожны были эти мысли, отец не испытывал горечи — беспросветная тоска, которая терзала его сердце в последние месяцы, сменилась отрадным успокоением.
Во время свидания Шевкет то и дело позевывал, ему хотелось спать, и Али Риза-бей представил, как после его ухода сын сразу завалится на койку и заснет крепким сном. На лице отца блуждала нежная, чуть заметная улыбка сострадания.
«Ничего, — рассуждал он сам с собой, — теперь мальчик хоть отоспится… Никто ему не будет трепать нервы, требовать денег, тащить куда-то развлекаться…»
XXVI
Суд заседал недолго. Шевкету дали полтора года тюрьмы. Еще один листок оторвался от дерева, и безжалостный ветер унес его…
— Да стоит ли так сокрушаться: полтора года небольшой срок. Пролетит, и оглянуться не успеешь, — успокаивала Хайрие-ханым своего мужа, увидев тоску в его глазах.
Али Риза-бей делал вид, что соглашается с женой. Однако на душе было тревожно. Полтора года и вправду срок небольшой — пролетит незаметно. Но вот беда, позорное пятно не легко смыть. После тюрьмы Шевкету не просто будет вновь выпрямиться во весь рост. Человеку с запятнанной репутацией трудно найти себе место в жизни. От кого ему ждать помощи или сочувствия? Будет прозябать свой век, как убогий инвалид… Все это Али Риза-бей прекрасно понимал, огорчался, тосковал, но все же пробовал себя утешить: «Ничего не поделаешь. Несчастье с любым может приключиться. Главное, чтобы Шевкет был здоров. Больше ничего не нужно…»
Али Риза-бей вычистил и отутюжил свой лучший костюм, начистил ботинки и спрятал все в гардероб. Это был его праздничный наряд. Он надевал его теперь только в дни свиданий с сыном. Он видел, что в тюрьме к Шевкету относятся с уважением, по крайней мере, не так, как ко всем остальным. И чтобы поддержать это уважение, он не хотел приходить в тюрьму оборванцем.
После ареста Шевкета всю семью, — ни мало ни много, шесть ртов, — нужно было прокормить на пенсию отставного чиновника: тридцать три лиры и пятьдесят курушей в месяц. Все попытки пристроить хоть одну из дочерей, сбыть, как говорится, с рук, ни к чему не привели. Многочисленные поклонники, вертевшиеся около девушек, даже самые никудышные, пронюхав, что их хотят женить, тотчас выказывали свое равнодушие и больше в доме не появлялись. Нет, они не говорили ничего плохого отцу о его дочерях, но их бегство можно было объяснить в какой-то степени и репутацией девушек, которые вели слишком вольный образ жизни, о чем, конечно, судачили все вокруг.
Несчастный Али Риза-бей вымещал досаду на жене, кричал, передразнивая ее:
— Ну, конечно, современные девушки должны выезжать в свет, веселиться, танцевать!.. Иначе кому они нужны? Ну что, теперь ты довольна?..
И вдруг, совсем нежданно-негаданно, Лейле повезло. Делая покупки в магазине, она познакомилась там с богатым торговцем. Он оказался солидным и, по отзывам, вполне приличным человеком, лет сорока пяти.
Для порядку Али Риза-бей навел о нем необходимые справки и только после этого сказал свое веское слово: «Я согласен». В доме ликовали. Но когда уже все было вроде бы решено, Лейла неожиданно заупрямилась.
— Бедная я, несчастная, — заохала и запричитала она, — ведь он мне в отцы годится. Из-за вашей бедности я должна загубить свою молодую жизнь? А если я подожду, может, еще придет мой суженый?..
Девушка билась в истерике, а тут еще Неджла энергично вступилась за сестру, и дело расстроилось. Конечно, брак этот был бы весьма кстати, но невозможно требовать от Лейлы таких жертв. За последние годы отношения между Али Риза-беем и дочерьми были натянутые. Больше того, дочери так ему осточертели, так надоели, что глядеть па них не хотелось. Но в этот грустный вечер, обнимая плачущих дочек, растроганный Али Риза-бей долго смотрел им в лицо, словно впервые видел Лейлу и Неджлу, и никогда они не казались ему такими красивыми и хорошими, как теперь. Право же, он глупо себя вел, ссорясь с ними. Ведь его девочки ни в чем не виноваты, — они еще малые дети и плывут по течению, куда несет их неумолимый поток. Бедняжки! Он должен их простить, как простил Шевкета…
— Бог с тобой, доченька, — неожиданно ласково сказал отец Лейле. — Что проку в слезах? Не хочешь, неволить тебя не станем, — вот и весь разговор. Подождем немного, там видно будет…
Али Риза-бей был убежден: всему виной — Ферхунде, не будь ее, и несчастья не обрушились бы на семью, и дети росли бы как дети. Это она толкнула Шевкета на растрату, из-за нее он угодил в тюрьму! И все же после ареста сына старик старался щадить невестку, оберегал ее от малейших неприятностей и предупреждал жену:
— Знаешь, дорогая, надо поласковее быть с Ферхунде. Шевкет вверил ее судьбу нам, и, кроме нас, у нее никого нет. Она страдает, потому и нервничает… Наш сын любит ее… Не дай бог, случится что, пока он сидит в тюрьме…
Хайрие-ханым соглашалась с мужем. Но на деле все выходило наоборот: чем ласковее старики относились к невестке, тем более нагло и вызывающе она вела себя. Чуть ли не каждый день из-за любого пустяка Ферхунде устраивала скандалы. Если раньше Али Риза-бей мог урезонить невестку, то теперь она и его не слушала.
Она все чаще отлучалась из дому и пропадала где-то до поздней ночи. А однажды, уехав навестить якобы своего родственника, не вернулась домой. Только через неделю пришло от нее письмо: «Долго я терпела, но больше нет у меня сил жить в такой нищете. Я решила уйти от вас. Пусть Шевкет меня простит. Если у него хватит благородства развязать мне руки, буду ему только благодарна. Я сама сумею позаботиться о себе…»
Поступок Ферхунде больше всего возмутил, как это ни странно, Лейлу и Неджлу; недавнюю дружбу сменила открытая ненависть.
— Скатертью дорога! — в гневе кричали сестры. — Шевкет никогда не был с нею счастлив. Нам
