всей его жизни.
Он поглядел на девочку, прильнувшую к теплому мохнатому телу Хессет, подобно тому, как – у него на глазах – приникали к телу матери детеныши ракхов, и его душу обдало волной непривычного тепла. Возникшая между ракханкой и девочкой связь удивляла его. Разумеется, в отношении к нему со стороны Йенсени какой-то смысл имелся: одинокая и запуганная, лишенная отчего крова и какой бы то ни было надежды, она естественно потянулась в ту сторону, откуда повеяло простой человеческой заботой. Но Хессет?.. Ракханка ведь ненавидит людей и все, что с ними связано, и даже – так ему, по крайней мере, казалось, – детей. Так что за особые чувства вступили в силу во взаимоотношениях их обеих, откуда взялась и что означает подобная близость? Он не осмеливался задавать вопросы, чтобы не нарушить создавшееся хрупкое равновесие.
Но не переставал удивляться. И восхищаться. И время от времени (правда, не часто) завидовать.
Лошадей они решили отпустить. Никому это не нравилось, но все понимали, что другого выбора нет. Таррант одним легким Творением вернул своего жеребца к виду, в каком его создала природа, затем расседлал его, выпряг и выпустил на волю. Подверг он Заговору и кобылу Хессет – что явно не понравилось самой ракханке, – и в конце концов-удовлетворился своей работой и в этом случае. Он даже попытался внедрить обоим животным непреодолимое отвращение к смертоносным колючкам, выращенным Терата, в надежде на то, что лошадям удастся избежать участи, которая может привидеться только в самом кошмарном сне.
После чего отпустил их.
«Тем самым мы изменяем здешнюю экосистему», – подумал Дэмьен, следя за тем, как уносятся вдаль лошади, сперва откровенно неохотно, а потом со все возрастающей уверенностью в собственных силах. В последний раз он заметил жеребца, когда тот поднял голову к ветру и его черная грива взметнулась в воздух. А в душе у священника прозвучало одно-единственное слово: «Навсегда». Если бы подобное решение подсказал кто-нибудь другой, Дэмьен отнесся бы к этому с явным предубеждением по поводу возможных последствий, но Владетелю, как знатоку в этой области, он полностью доверял. Лес самого Охотника представлял собой, конечно, страшное место, но экосистема в нем была сбалансирована безукоризненно. И если Таррант решил выпустить здесь на волю двух способных к размножению лошадей, значит, окружающая среда обитания с этим справится. На сей счет у Дэмьена не было никаких сомнений.
Со спуском в долину предстояло подождать до рассвета. С того момента, как села Кора, естественного света просто не хватило бы для безопасного нисхождения, а Таррант был категорически против того, чтобы зажечь фонари. Не стоит извещать о своем появлении всю долину, предостерег он, иначе из какого-нибудь города наверняка пришлют гвардейцев для проведения торжественной встречи. И Дэмьен согласился. Так что они дождались, пока в небе не начало светать и тени гор и скалистых островков не прочертили воду озера длинными стрелами в сторону запада, а уж потом разобрали лагерь и снялись с места, как раз когда Таррант покинул их в поисках безопасного убежища.
– А как быть с седлами? – озадачилась Хессет.
После короткого обсуждения решили закопать их где-нибудь в укромном уголке. Да ведь и впрямь едва ли стоило рисковать возможностью того, что какой-нибудь бродяга, поднявшись по склону, обнаружит на вершине походное снаряжение. И лишь тщательно закопав все, что оставалось лишнего, и заровняв землю на вскопанном месте, Хессет достала свой диковинный головной убор и нахлобучила его по самые глаза, скрыв заодно и уши… «Опять время маскироваться», – подумал Дэмьен. Сейчас он даже порадовался тому, что с ними нет Тарранта, – одним маскарадным костюмом меньше. Что же касается Йенсени… с девочкой им все-таки придется расстаться. Где-то в одном из этих городов. Они подыщут ей кров или, по меньшей мере, обеспечат ее средствами к существованию, чтобы она осталась здесь в целости и сохранности, когда им самим придется отправиться в поход на вражескую территорию…
«А что, если у нее все-таки есть необходимые нам сведения? Или вдруг ее сила способна помочь нам?» Дэмьен покачал головой, отгоняя подобные мысли. Слишком много «если». Слишком много неопределенности и неизвестности. Стены, которыми окружен ее травмированный разум, высоки и крепки, и если бы у них был в запасе хотя бы месяц хотя бы относительной безопасности на то, чтобы потрудиться над разрушением этих стен, тогда девочка, возможно, и открылась бы, тогда, возможно, и поделилась бы с ними своими драгоценными знаниями… но не в недельный срок и не под гнетом постоянной угрозы преследования. А так и речи быть не могло о том, чтобы ломать ее через колено – ни властью Тарранта, ни хитроумно продуманной ложью со стороны самого Дэмьена.
Связавшись веревками, они начали спуск. Путь оказался трудным, но вполне преодолимым; однажды, правда, Йенсени оступилась и проскользила на спине целый ярд, но ему удалось удержать ее на страховке. И это было единственной неприятностью. Ветерок время от времени бросал им в лица морось брызг недалекого водопада, окрашенных рассветом в розоватые тона, руки легко находили надежные выступы камней, и к тому времени, когда Кора поднялась над восточными горами, они уже стояли на плодородной земле долины, а перед ними простиралось возделанное поле. Золотые лучи заиграли на склонах, и, пока они упаковывали снаряжение, их то и дело окатывало бодрящим дождиком речной воды. И как же трудно было связать красоту этого мирного пейзажа с суровостью и неприглядностью мест, которыми они совсем недавно пробирались, совместить нынешний покой с памятью о только что перенесенных тяготах. «Да нет, не так уж и трудно», – подумал Дэмьен, взглянув на Йенсени, по-прежнему окруженную пеленой одиночества и покинутости. Потому что, на взгляд девочки, они принесли в этот рай с собой частицу ужасов, оставшихся позади. И предстояли им не меньшие ужасы. И между двумя безднами цветущий дол выглядел всего лишь тонкой перемычкой.
«Господи, сделай так, чтобы мы никогда не забыли об этом», – мрачно подумал Дэмьен. Свернул в клубок и сунул в сумку Тарранта последнюю веревку. Потом перекинул ремень сумки через плечо, собравшись в дальнейший путь.
– Вперед, – прошептал он своим спутницам. – Пошли.
Йенсени изо всех сил старалась не испугаться.
Возможно, будь дело ночью, ей и удалось бы совладать со страхом. Она постепенно привыкла к ночным переходам. Когда всходила Кора, весь мир заливали мягкие золотые лучи, как будто в небе зажигали гигантскую лампу, все тени сразу же как будто теплели и добрели. От Коры, в отличие от солнца, не исходило никакого шума, и ее свет был вовсе не таким пронзительным; зажмурившись и хорошенько постаравшись, девочка даже могла вообразить, будто она вернулась домой. К себе в покои, в отцовский замок, где единственным источником освещения служит масляная лампада. А когда Кора садилась, Йенсени становилось еще лучше. Ночь окутывала ее своею тьмой, давая ей возможность представить себе, будто она находится вовсе не в чистом поле, а в маленькой закрытой комнатке, уютной и безопасной. А когда чередой всходили луны, звуча каждая на свой лад: Домина тихо постукивала, Прима глухо гудела, а Каска едва слышно шептала, – их свет также, в отличие от солнечного, не наполнял собою небес, и девочка по- прежнему чувствовала себя в безопасности.
Но день все-таки наступил.
