священника не достиг цели. Еще один рывок — и конь тяжело рухнул наземь. Священник едва успел выскочить из стремян и покатился по земле. Встать и поднять меч ему уже не позволили — на него навалился второй противник. Острые когти прочертили лицо человека, и по загорелой коже потекли струйки крови. Священник содрогнулся, ощутив первое прикосновение холодных щупалец их голода. Изо всех сил он пнул противника — а для человека он был довольно силен, — но хотя нога нападающего хрустнула и переломилась, добычу тот не выпустил.
Священник и его товарищи сражались отчаянно, но теперь нападающие знали все их уловки и не попадались два раза на один крючок. К тому же высокий ужасный колдун до сих пор не явился на помощь — значит, и не явится. Видно, он отрекся от этих людей, так же, как они отреклись от него.
Противник священника уже ощущал вкус победы, и это придало ему новых сил. И тогда в нем проснулся голод. Он с жадностью впился в человека, и в его разуме вспыхнули обрывки памяти — образы столь глубокие и яркие, что он зашипел от удовольствия. Его когти вонзились в кольчужный воротник священника и сдавили человеку горло. Он впитывал стремления священника, его страхи, его победы, его любовь. Он упивался страстными женскими объятиями, как некогда этот человек, — дикими, опьяняющими, самозабвенными и бесстыдными. Он упивался восторгом битвы, который так походил на любовный экстаз. Он упивался и всем остальным — воспоминаниями детства, желаниями зрелости, мечтами, надеждами, полночными ужасами — и обретал плоть. Его бледное, полупрозрачное тело наливалось жизнью и теплом, пустые глаза наполнялись светом. Напавший на священника на миг уподобился настоящему человеку — а этого прежде не бывало ни с кем из его рода. Никому еще не удавалось достичь этого полностью…
Но постепенно потоки крови, которые струились по его рукам из ран, нанесенных когтями, иссякли. А с ними иссякла и память, и согревающее наслаждение, доставляемое убийством. «Наверняка!» — сказал себе нападающий и, вгрызшись в тело, перекусил сонную артерию. Из нее вытекла лишь тоненькая струйка крови — это было все, что оставалось в человеке. Он слизнул струйку и еще раз ощутил в себе слабое биение воспоминаний. А потом и это утихло, поглощенное голодом. Священник был мертв.
Удовлетворенный, он встал. Бой был окончен. На краю поляны лежал бледный человек — ему вырвали глаза в горячке битвы. Нападавшие сидели меж трупов, слизывая с рук горячую кровь, трепеща от наслаждения крадеными воспоминаниями. Он поискал взглядом женщину — она не могла спастись! — и нашел ее. Она лежала рядом со своим худощавым спутником. Она была мертва.
Видимо, ее конь встал на дыбы в ужасе, и она вылетела из седла. Она ударилась головой о гранитный валун, и череп треснул, как перезрелая дыня. Из трещин выползала жирная, влажная масса.
«Мертва…» — прошептал он.
Они собрались вокруг него.
«Мертва», — подтвердил другой.
«Точно мертва!» — добавил третий.
«Кто доложит Держателю, что мы ее потеряли?»
Они смотрели на трупы людей и лошадей, на дорогу… куда угодно, лишь бы не на своих спутников.
«Держатель и так узнает, — сказал наконец один. — Как только мы вступим в наши земли. Сразу же».
Они поразмыслили над этим. Некоторые содрогнулись.
«Мы могли бы… могли бы не возвращаться…»
На некоторое время наступило молчание. Они обдумывали это предложение. Но это не выход. Они это знали. Гнев Держателя будет, конечно, ужасен, но это ничто по сравнению с тем, что им придется вынести, если они решат скрыться.
«Хозяин Лема мудр и опытен, — говорили они себе, — и узнает, как это вышло. Наказание не будет слишком суровым…»
Они посмотрели на трупы, слизнули с губ кровь, наслаждаясь последним эхом воплей своих жертв, и повернули на юг, в сторону Шивы. Пора было начинать долгое путешествие домой.
27
«Дело сделано», — думал Джеральд Таррант, глядя в ночь.
Черный камень обсерватории почти растворялся во мраке истинной ночи, так что даже сам Таррант с трудом видел пол и стены. Однако скоро должна была взойти Каска, которая зальет все вокруг своим неверным светом. И тончайшие струи мощнейшего темного Фэа развеются. А с ними — и созданное ими Творение.
Хорошо. Дело сделано. Демоны из земель ракхов, уверенные в своей победе, повернули домой. Через несколько дней они пересекут Завесу, и барьер помешает им понять, что их провели.
Он смотрел своим колдовским Зрением на то, как тает вдали Сотворенное им, как трое убитых людей, которых он Изменил, обретают свой истинный облик. Теперь это было не важно. Демоны уже ушли и не увидят перемены. Да, создать такую иллюзию можно лишь с помощью темного Фэа — полное уподобление не только грубой телесной оболочки, но и мыслей. Но темное Фэа — сила зыбкая и ненадежная, и потому такую иллюзию нельзя поддерживать долго. А леди и ее друзей придется провести другой дорогой. А не то они увидят трупы и у них могут возникнуть вопросы.
«Как тебе не стыдно? — одернул он себя. — Ты что, угождаешь им? — И сам же возразил себе: — Это лучше, чем если они будут угождать мне».
Через три ночи — а может быть, и раньше — он покинет Лес, который так долго служил ему домом, щитом, убежищем. Землю, которая принадлежала ему так же, как его тело.
«А что, если какой-нибудь идиот вздумает подпалить его, пока меня нет?» Он взглянул на густые кроны внизу. Может, вызвать дождь? Если приложить достаточно сил, можно установить погодный режим с регулярными осадками на много месяцев вперед… Но грядет зима, стало быть, осадки будут снегом, а слишком много снега тоже нехорошо. Нет. Пусть все идет своим чередом. Амориль управится с лесом и без него. Правда, альбинос пока не умеет управлять погодой — а может быть, и никогда не научится, — но зато он достаточно искусен в других отношениях. Правда, временами ему недостает… эстетического чувства, скажем так… Но зато сколько в нем энтузиазма!
К тому же не следует забывать, что никто ведь не узнает, что Охотник уехал. Никто не узнает, что Охотник пересек границу, непреодолимую для мысли, и оказался отрезан от источника силы, который он взращивал много веков подряд…
Он ощутил внутреннюю дрожь, словно некая часть давным-давно погребенной человеческой сущности пробивалась наружу. Страх? Предчувствия? Он так долго жил в гостеприимном Лесу, где ему ничто не грозило, что успел позабыть, что такое страх. Он потерял это вместе со всем прочим, словно страх был неразрывно связан с любовью, состраданием, отцовским чувством, и он утратил его в час кровавого жертвоприношения, давшего ему новую жизнь.
Но если он испытывает страх — не найдется ли тварь, которая захочет поживиться им? Как сам он питался чужими страхами — последним сладостным мигом, когда человеческий разум лишается последней надежды и все защитные стены души враз рушатся? Человек поселился на этой планете немногим более тысячи лет назад, а здесь уже успели расплодиться мириады созданий, которые паразитируют на людях; так почему же пищевая цепочка должна обрываться на нем?
«Интересно, — спросил себя Владетель Меренты, — а сколько времени занимает эволюция проклятых?»
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЦИТАДЕЛЬ БУРЬ
28
Они выехали из черного подобия замка Мерента в сумерках. По крайней мере, так им сказали. Сверху, с башен, было видно солнце и можно было узнать, зашло оно или еще нет. Но в темные коридоры замка и под густой покров Леса солнце никогда не проникало, и приходилось верить Охотнику на слово. Выбора не было.
Таррант раздобыл лошадей для себя и Сиани — угольно-черных мускулистых тварей, покрытых густой блестящей шерстью. Они оставляли за собой следы в форме полумесяца, не похожие ни на трехпалые отпечатки копыт лошадей Дэмьена, ни на следы какого-либо другого зверя. Да и сами по себе они выглядели довольно странно: чем-то они напоминали своих южных собратьев — и все же были другими. Дэмьен не смог бы сказать, чем именно они отличаются, но точно знал, что это различие создано
