грядущее готовит он здешним краям, если, задумавшись над этим, смотрит таким пламенным взором? Что за секретные струнки затронули слова, произнесенные Дэмьеном, что за надежды и планы, доселе остававшиеся неизреченными?
— Нет, — сказал Тошида. — Это я вас благодарю.
Если Дэмьен и тревожился по поводу дополнительного расследования в связи с его подлинной ролью на борту «Золотой славы», то дальнейший ход событий не мог не внушить ему оптимизма. Экскурсия по городу, в которой приняли участие почти все пассажиры и все матросы и боцманы, прошла без сучка без задоринки. Конечно, как это можно было предвидеть заранее, вокруг пришельцев роем вились газетчики, сопровождая экскурсантов подобно уличным псам, преследующим случайного прохожего. «Поделитесь, чего вы ждали увидеть? Стоило ради этого пускаться на столь рискованную переправу? Какое мы производим на вас впечатление? Вы удивлены, разочарованы, потрясены, заинтригованы, чувствуете себя оскорбленными?» Таковы были расспросы газетчиков, тогда как художники осведомлялись главным образом о призрачных островах, о морских чудовищах и о сексуальной практике, принятой на Западе. В какой-то момент экскурсовод собрал своих подопечных в одну группу и объяснил им — попросту и без затей, — что их истории принесут газетчикам немалые гонорары и потому им самим не следует делиться информацией, ничего за это не получая. На что — с не меньшим высокомерием — за всех ответила Лишала: мы, мол, тоже не лыком шиты. После чего им предоставили вести себя как вздумается.
На третью ночь было объявлено о празднестве по случаю прибытия корабля с Запада, включающем в себя, наряду с прочим, салют и фейерверк после захода Коры. Приглашение капитану Рошке вручил лично капитан флагмана Тошиды, вне всякого сомнения, памятуя об упрямом отказе капитана «Золотой славы» сойти на берег накануне. И хотя Рошка вновь отказался посетить празднество да и вообще отправиться куда бы то ни было до тех пор, пока он окончательно не удостоверится в том, что его корабль в полной безопасности, оказанная честь явно пришлась ему по душе. И позже, когда тот же офицер возвратился на закате и предложил на время подменить его на капитанском мостике «Золотой славы», Рошка позволил увести себя в город.
Фейерверк представлял собой тщательно выверенные небольшие взрывы, проводимые в увеселительных целях. «Старинный земной обычай», — уверили пришельцев с Запада люди регента, и Дэмьен с удовольствием повторил про себя эти слова: «Старинный земной обычай». Им, людям Запада, пришлось так отчаянно бороться за элементарное выживание, что они начисто забыли все подлинные обычаи Земли и пользовались этим или сходными выражениями лишь изредка, обозначая ими ритуалы настолько древние, что об их происхождении ни у кого уже не было ни малейшего понятия. А здесь, где относительная стабильность была достигнута всего три столетия спустя после Высадки, устная традиция сохранила из земного наследия куда больше. «На Западе прилагали немалые усилия к тому, чтобы сберечь научное и технологическое наследие Земли, — подумал Дэмьен, — тогда как здесь, на Востоке, сберегли ее духовное наследие».
Что ж, впечатляюще. Подобно всему в здешних местах. Впечатляюще — и на редкость чужеродно.
Их привели в обширный парк в самом центре города. С одной стороны парк граничил с дворцом регента, а с другой — с комплексом правительственных зданий. Сам по себе парк казался бесконечным: многие и многие акры тщательно ухоженных растений. «Живой символ, — подумал Дэмьен, — того, как эти люди умеют распоряжаться своей землей. Ни одного случайно выросшего в неположенном месте куста. Ни одной сорной травинки. Розовые цветы цветут именно там, где им положено цвести, ряды высоких деревьев в строгом порядке обрамляют газоны, и все это представляет собой наглядное свидетельство торжества человека над природой в одном отдельно взятом уголке одной из планет во вселенной. — Дэмьен подумал: — Интересно, понимают ли это резвящиеся сейчас на лужайках дети — или же они воспринимают доставшееся им по наследству от отцов так же, как некогда ребятишки на Земле, что и испортило в конце концов ее обитателей».
На центральной площади собралось уже столько народу, что количество публики нельзя было ни сосчитать, ни определить хотя бы на глаз, а неискушенному в этом смысле Дэмьену показалось, что здесь уже толпится все население города, да к тому же кое-кто из пришлых. Многие явно пришли заранее, чтобы полюбоваться фейерверком. Они расстелили одеяла на искусственных пригорках, с которых все лучше всего видно. Их дети весело резвились на лужайках, обрадованные и взволнованные не только предстоящим зрелищем, но и самой возможностью отправиться сегодня в кровать гораздо позже обычного. Другие явно пришли поглазеть на пришельцев с Запада — эти стояли, сбившись так плотно, что их дети использовали это для того, чтобы, играя в прятки, прятаться друг от дружки за родителями. Время от времени кто-нибудь из взрослых хватал сорванца за ворот и строго отчитывал, объясняя важность намеченного на нынешнюю ночь события. Дэмьен с улыбкой наблюдал за этим, понимая, что любая нотация запомнится минут на пять, не больше. Он и сам был когда-то мальчишкой. И не забыл этого.
Солнце село уже три часа назад, но Кора последовала его примеру лишь только что. Небо стало странно синего цвета, в котором не чувствовалось ни холодного золота солнца, ни тепла Коры, а нечто промежуточное, нечто сумеречное. Тонкий туман навис над городом, намекая на возможный дождь. Тошида тем не менее заверил, что не о чем беспокоиться и что туман, напротив, придаст фейерверку дополнительное очарование. Дэмьен был бессилен объяснить ему, что человеку с Запада подобных резонов ни за что не понять. Если бы то же самое произошло в Джаггернауте, нервозная растерянность десятков тысяч зевак заставила бы любого отказаться от задуманного или, по меньшей мере, сделала бы праздник смертельно опасным. Страх имеет обыкновение питаться самим собой и тем самым изменять Фэа, которая в свою очередь способна преобразить или исказить любое физическое явление. Или здешние люди настолько доверяют своему руководству, что им и в голову не приходит оспаривать принятые властью решения? Или столетия веры настолько ослабили связь между страхом и существованием — как это и было задумано изначально, к чему, собственно, и стремился пророк? Но эта мысль внушала слишком серьезный трепет, чтобы задерживаться на ней.
«Сегодня у них фейерверк, — размышлял заинтригованный Дэмьен. — А завтра звезды».
Трибуна для публики была воздвигнута возле одного из больших газонов, примыкающих к дворцу регента. «И никакой суеты», — отметил Дэмьен, наблюдая за тем, как регент со свитой проследовали на уготованные для них места. Поглядев на самого сановника, Дэмьен увидел, что тот оживленно беседует с Расей. Штурман «Золотой славы», судя по всему, вызвала у Тошиды искреннее восхищение, хотя трудно было сказать, идет ли речь об истинном чувстве или о напускном. Дэмьен подумал, уж не оттолкнет ли она Тошиду своим откровенным безразличием к его всемогуществу… или, наоборот, предпочтет не отталкивать. Наверняка здесь присутствовала по меньшей мере сотня роскошных и явно высокопоставленных женщин, взгляды которых, прикованные к регенту, красноречиво свидетельствовали о том, что любая из этих дам отдастся ему по первому же знаку.
«Но, может, ему хочется отдохнуть как раз от такого обожания», — чуть ли не равнодушно подумал Дэмьен.
Но вот в одном из концов трибуны поднялась волна шепота, а затем и волна движения, и толпа заволновалась, уступая кому-то путь. Дэмьену удалось разглядеть женщину средних лет, в песочного цвета рясе, окутывающей ее с головы до ног, причем настолько свободной, что никто не взялся бы судить о достоинствах или о недостатках ее фигуры. Он вспомнил мужчин и женщин с корабля Тошиды, которые были одеты в сходные рясы; и странную реакцию Тошиды на присутствие Хессет на борту «Золотой славы». И впрямь, когда эта женщина приблизилась к Тошиде, регент низко поклонился ей, и в этом жесте сквозило подлинное уважение, может быть, даже почитание. И это вовсе не было данью обычаю. Да и сам Дэмьен почувствовал исходящую от этой женщины мощь.
— Мать выражает сожаление, — объявила меж тем женщина, обращаясь ко всем присутствующим. Из-под шапочки выбивались прядки белокурых волос, придавая ее лицу несколько призрачное сияние. — Она не сможет присутствовать на празднестве.
И вновь регент низко поклонился, на этот раз давая понять, что все услышал и понял.
— А вы окажете нам честь? — спросил он, указывая на подиум для ораторов, воздвигнутый в одном из концов трибуны.
— Ее именем, — согласилась женщина и проследовала на подиум.
Наступила полная тишина, как только все присутствующие осознали, что сейчас произойдет что-то истинно важное. По всему парку широкой волной прокатилась трепетная тишина, все головы повернулись в
