активистов. «Обсуждения и споры, которые ведут шахтеры, направлены не на самовыражение… но прежде всего на поиск эффективного решения, на возможно более полный учет всего практически полезного в разных взглядах»[193].
В социально–политической психологии интегративная тенденция, деятельность по созиданию и воспроизводству действующей человеческой общности, разумеется, может возникать и развиваться только на основе определенных социальных ценностей, общественных или политических целей. Этим такие общности отличаются, например, от общностей культурных, объединяемых не какими–либо общими целями, но лишь стилем жизни и поведения (например, молодежных группировок вроде хиппи или рокеров).
В России конца 80–х–начала 90–х годов массовые демократические движения возникли на волне протеста против власти КПСС и командно–бюрократической системы, сохранявшихся в условиях реформ сверху, проводимых партийно–государственным руководством СССР. Их застрельщиками были люди, еще до возникновения движения психологически ориентированные на борьбу с системой: диссиденты, наиболее непокорные и сопротивляющиеся начальству наемные работники. «Так дальше жить невозможно» — таков наиболее осознанный мотив участников движений. Их общими и довольно абстрактными ценностями были свобода, демократия, рыночная экономика. Общность, выступавшая в форме движения, воспринималась как орудие общественного действия, борьбы, способной изменить общественно–политическую ситуацию.
Главной же целью как для участников политических движений, так — в значительной мере — и для нового рабочего актива было свержение власти КПСС.
Дальнейшая судьба этих движений позволяет лучше понять их главные социально–психологические характеристики. После августовского путча 1991 г. и ухода КПСС с политической сцены непосредственная политическая цель демократического движения была достигнута. Для «Демократической России» это означало кризис целей — дальнейшее осуществление демократических и рыночных преобразований стало функцией президента и правительства. Значительные трудности испытало и независимое рабочее движение: если на первых этапах его борьба за экономические и социальные интересы трудящихся естественно сливалась с борьбой против коммунистической власти, то с приходом к власти демократов идейно–политические установки рабочих лидеров побуждали их к поддержке правительства Ельцина– Гайдара, а ухудшение положения трудящихся под влиянием проводимых реформ ограничивало возможности такой поддержки. Обнаружилась слабость когнитивной составляющей всего демократического движения: вынужденное перейти от борьбы «против» к участию в конструктивной работе, в создании новых общественных отношений, оно оказалось к этому не готовым, не смогло занять самостоятельную ясную позицию в тех ожесточенных политических схватках, которые развернулись вокруг темпов и методов проведения реформ.
Движение, ориентированное лишь на конкретные цели и не способное после их достижения выдвинуть новые, обречено на распад и исчезновение. В России демократическое движение испытало глубокий кризис; по своему влиянию, способности организовать массовые акции, политическим связям «Демократическая Россия» мало напоминала весной 1994 г. ту мощную силу, которая практически сорвала августовский путч. Но говорить об исчезновении движения было бы неверно: сохранилось ядро активистов, которые были его цементирующей силой с момента возникновения. И хотя эти люди в значительной мере дезориентированы и не имеют — особенно после декабрьских выборов 1993 г. — сколько–нибудь ясной программы действий, они вносят свой вклад в политическую жизнь. Об этом свидетельствует хотя бы та роль, которую демократы сыграли в избирательной кампании либеральной политической группировки «Выбор России», получившей, несмотря на поражение на выборах по партийным спискам, наиболее многочисленную фракцию в Государственной думе. А также те усилия, которые предприняли лидеры «Выбора России», чтобы привлечь демороссов во вновь сформированную ими в 1994 г. партию. Чем же объяснить относительную устойчивость активного ядра движения, хотя и сильно сократившегося за годы реформ, его выживаемость в крайне трудных и неблагоприятных условиях, при отсутствии общепризнанных популярных лидеров, разработанной идеологии и программы, при постоянных внутренних конфликтах и расколах высшего руководства? Думается, что главной причиной является прочность ценностной ориентации этой общности: ценности, глубоко интериоризованные активистами, позволили им сохранить свою сплоченность и верность движению. Причем речь здесь идет не столько о таких программных общественных ценностях, как демократия и рынок, которые с самого начала носили во многом абстрактно– символический характер и в значительной мере поблекли под влиянием опыта 1992–1994 гг. Большее значение имеют нравственные ценности, моральный долг, формирующий установку личности на посильное, но активное вмешательство в процессы, происходящие в обществе, готовность противостоять явлениям, эмоционально воспринимаемым как негативные, противоречащие принятым ею нормам и идеалам. Общие идейно политические установки играют в этой психологической ситуации как бы роль когнитивного ориентира, помогающего осознать, рационализировать имеющие нравственное происхождение эмоции, потребность в «правильном», нравственном общественном устройстве. Именно о такой основе мотивации демократических активистов свидетельствует характерное для многих из них отталкивание от участия в институциональной, т.е. партийной, парламентской политике, хотя они и признают ее необходимой, оказывают поддержку близким им по ориентации политикам, проводят их избирательные кампании. Отторжение политики они сами объясняют сомнением в возможности ее соединения с нравственностью. Пытаясь объяснить свое представление о роли движения по сравнению с политическими партиями, один из активистов «Демократической России» сказал: «партия — это механизм, который работает, а движение — это совесть, которая, наверное, не должна что–то делать, она должна предупреждать человека о том, чего делать не нужно»[194].
Выше были рассмотрены формы личностной вовлеченности людей в общественно–политические процессы. Очевидно, что подход к феномену вовлеченности и, говоря шире, к проблеме выбора социально–политической позиции, так сказать, со стороны личности является необходимым, но в то же время недостаточным. Человек активно вовлекается в общественную жизнь и в политику не в качестве изолированного индивида (такие случаи возможны лишь как редкое исключение), но путем установления формальных и неформальных, социально–психологических связей с другими людьми, с общностью. Или, как мы видели на примере массовых движений, участвует в создании такой общности. Поняв, кто и почему вовлекается в ту или иную общность или создает ее, мы должны еще выяснить, что представляет собой сама эта общность, каковы психологические механизмы ее возникновения, функционирования и эволюции, ее социально–психологические качества, например уровень сплоченности, гомогенности, способность к активным действиям. Ибо действующая общность — это не механическая сумма индивидов, но особое относительно самостоятельное образование, обладающее своими собственными психологическими свойствами и оказывающее обратное влияние на индивидуальную психологию.
Ставя вопрос таким образом, мы подходим к проблеме группового субъекта социально–политической психологии. Как отмечалось в другом месте книги, группа, как и личность, является наделенным собственной психологией действующим лицом на общественной и политической сцене.
Социальная группа — одно из основных понятий общественных наук. При этом разные научные дисциплины и школы подходят к определению и классификации групп со своих собственных теоретико– методологических позиций. Группы различают по объему: большие, малые, среднего уровня, по объективному месту в системе производственных отношений (классы в марксистском понимании этого термина), по другим социально–экономическим критериям (уровень дохода, профессии), этнонациональным, географическим, культурным признакам. В контексте данной работы наибольший интерес представляет подход к группам как субъектам общественно–политического действия и классификация их именно по этому критерию.
Наиболее полно и последовательно черты субъектности выражены у тех групп, которые самым принципом, мотивами и целями своего объединения непосредственно вовлечены в общественную и политическую жизнь. Такие группы различаются по масштабам: они могут быть малыми, или контактными, — например, политические «команды», лидирующие группировки и низовые ячейки партий, движений,
