в противоположном лагере.
— Кто вам звонил? — спросил он.
— Девушка одна, вы ее не знаете.
— Вы не сказали, что вас подслушивают?
— Ну уж знаете, Бен!
— Я только спрашиваю. С вашими нервами… А ведь говорят, что подслушанные разговоры не могут служить уликой. Что это противозаконно.
— В штате Нью-Йорк это допускается.
— Вы вообще-то этим телефоном пользовались?
— Я говорил с вами несколько раз.
— Отсюда? Ах да, припоминаю. Ну, это ничего.
— И один раз звонил Эду Бэнту.
— Ну вот. Теперь понятно. — Тэккер сердито посмотрел на телефон.
— Да разговор был самый безобидный. Просил для вас билеты на бокс.
— Все равно. Не следовало этого делать.
— Я же не знал, что меня подслушивают. Может, и подслушивать-то стали только с сегодняшнего вечера.
— С таким паршивцем и сукиным сыном, как Холл, надо быть осторожней. Почему когда я разговариваю по телефону, я всегда говорю так, как будто знаю, что меня подслушивают?
«А с чего ты взял, что я такой же, как ты, — думал Генри, — или должен быть, или могу быть таким?»
— Что Холл — сукин сын, это, конечно, правда. Но паршивцем его, к сожалению, назвать нельзя. — Уилок взглянул на стакан. Лед весь растаял. — Тут уже не виски, а одна вода, — сказал он и направился к двери.
Он прошел мимо Тэккера и благополучно добрался до порога, но потом ударился плечом о косяк, отшатнулся, неуверенно протянул руку и, покачнувшись, похлопал ладонью по косяку. Он, видимо, хотел поставить его на место.
— Странно, — засмеялся он. — Еще сегодня утром стоял и никому не мешал. — Он повернулся к Тэккеру и громко расхохотался. — Ну что, повелитель, отшучивайся! — Он поднял над головой руку и помахал ею, словно приветствуя Тэккера. — Одари нас своей лучезарной, чудодейственной золотой улыбкой!
Тэккер взял Уилока под руку и повел его в гостиную. Генри слегка дрожал. Даже сквозь рукав Тэккер чувствовал эту мелкую внутреннюю дрожь, такую частую, что, казалось, все нервы у него гудят, как телеграфные провода.
Уилок все продолжал пить. Он поставил стакан перед своей тарелкой и, съев яичницу, запил ее виски. Потом налил коньяку себе в кофе и зажег его. Все смотрели на маленькое голубое пламя. Эдна тоже захотела попробовать, она находила это очень изысканным, а за ней и Макгинес и Тэккер тоже попросили себе коньяку к кофе.
— В таком изысканном напитке, наверно, нет никаких калорий, — пошутила Эдна.
Но Макгинес все же решил выпить коньяк неразбавленным. Он сказал, что он человек простой, не любитель всяких модных смесей.
Потом Эдна стала уговаривать Генри жениться на какой-нибудь хорошей девушке. Она его уже не раз знакомила то с одной, то с другой, и у нее были еще новые на примете, но пока она о них молчала. Генри уверял, что, на его несчастье, ему только одна девушка нравится, но тут его опередил Бен.
— Я не шучу, — сказала она.
Генри ответил, что не будь здесь Бена, который и так уже на него косится, то и он бы не шутил. Тэккер громко расхохотался.
— Я уже вижу, как бы вы давали свидетельские показания, — сказал он Генри. — Из вас не так-то легко что-нибудь вытянуть.
Генри бросил на него быстрый испуганный взгляд. Вся веселость его разом исчезла, и он спросил:
— А к коммутатору они тоже могут присоединиться? — Он вспомнил о коммутаторе в своей конторе.
— Нет, не думаю, — ответил Тэккер. — Но все-таки надо будет разузнать.
— Травля началась, — сказал Генри. — Очевидно, охота на нас разрешена.
— Боюсь, что так.
Эдна сидела, наклонившись вперед, стараясь заглянуть мужу в глаза. Теперь она вдруг выпрямилась. Рука ее соскользнула со стола и упала на колени, лицо застыло.
— Я впервые попадаю в такой переплет, — сказал Генри. — Не знаю даже, что я должен теперь чувствовать. Злиться, что ли? Злиться, нервничать, лезть в драку или еще что-нибудь в этом роде?
— Как это — должен чувствовать? — сказал Макгинес. Его раздражала склонность людей, наделенных воображением, выдумывать себе чувства. — Вы должны чувствовать то, что чувствуете, вот и все.
Тэккер не слушал. Он смотрел на жену.
— По-моему, все уладится, — сказал он ей. — Мы просто напоролись на одного мальчишку, которому хочется выслужиться.
— Смышленый, сукин сын, молод и энергичен, карьеру делает, — сказал Генри.
Тэккер бросил на Уилока предостерегающий взгляд, Он не хотел, чтобы Эдна встревожилась.
— Почему это люди не могут по-хорошему заниматься своим делом и не мешать другим? — заметила Эдна.
Генри налил себе еще стакан коньяку. Остальные отказались. Он сразу, одним судорожным, жадным глотком, шумно отхлебнул чуть ли не треть стакана, а потом допивал уже не спеша, прислушиваясь к тому, как Тэккер поручал Макгинесу оповестить всех о Холле — чтобы остерегались, говоря по телефону, а для важных дел пользовались автоматом.
— На сделку с нами Холл ведь вряд ли пойдет? — спросил Тэккер, обращаясь к Генри.
— А что мы можем ему предложить? Холлу нужен Бэнт, наш милейший Эд. Вот что ему нужно. В этом его бизнес. Бэнт — это его капитал. Помните, что я вам говорил насчет монополии и положения в обществе?.
— Оставим это.
— Я только хочу сказать, что через вас Холл и рассчитывает сломить монополию Бэнта. Если это ему удастся, он сам сделается монополистом. А что мы можем предложить ему взамен? Вы же не можете выдать ему Бэнта, не выдав заодно и самого себя?
— Кто говорит о том, чтобы выдавать Бэнта?
Во всяком случае, подумал Тэккер, это идея. Он об этом и раньше уже думал. Но это опасно. Бэнт знает о нем больше, чем он знает о Бэнте. Если он предаст Бэнта, будет громкий процесс, и ему придется выступить в качестве свидетеля. Холл настоит на громком процессе. Для его политического бизнеса это лучшая из реклам. А кто может поручиться, что на процессе, вопреки всем заверениям, не выплывут какие- нибудь неприятные факты.
Занятый этими размышлениями, Тэккер одновременно наблюдал за Уилоком. Он старался понять, пьет ли Генри потому, что напуган, или потому, что пристрастился к вину. Но как бы то ни было, если он не перестанет, с ним придется расстаться. Слишком рискованно поручать пьянице вести такие важные дела. Иногда Тэккер твердо решал, что Генри пьет только со страху, но минуту спустя он опять начинал сомневаться.
— Эдна права, — сказал он. — Вам, Генри, пора остепениться; женитесь, будете иметь какой-то домашний уют.
— У меня и так слишком много домашнего уюта. Три квартиры и в каждой по пылесосу.
— Чтобы выдувать девок из постели по утрам, — пробурчал Макгинес, но никто его не слышал.
— Три? — удивился Тэккер. Он знал о существовании только двух.
— Да, как будто так, — сказал Генри. Он поднял руку и стал считать по пальцам. — Квартира на Пятьдесят восьмой улице, Ист-сайд. Я еду туда, когда хочу з-забавно поз-забавиться. З-забавляться. Эта вот, здесь. Сюда я приезжаю, когда желаю чувствовать себя юрисконсультом крупной компании. Квартира в Сентрал Парк Уэст. Туда я отправляюсь, когда хочу быть дельцом. — Он оглядел всех с довольной усмешкой. — Я человек настроений, — сказал он, — и когда я хочу чувствовать себя, как последняя
