Летят, скользя, космические ракеты.
Динамичней мелькают кадры на экранах кино и телевизоров.
С каждым днем все лихорадочней и судорожней становится темп жизни на Западе.
Все это и многое другое привело к тому, что кому-то начинает мерещиться, что и земной шар стал шибче вращаться.
Мол, время уплотнило сроки совершения оборотов планеты и Земля наша кружится чуть ли не вприпрыжку.
Но это — глубокое заблуждение. Несмотря на людскую суету, так же размеренно и величаво плывет в необъятной бездне галактик Земля.
Так же мерно и рассчитанно до секунд (ибо, к счастью, это пока не зависит от человека) совершает планета свои назначенные обороты.
Ежедневно пылает восход. В определенный природой срок загорается вечерняя заря. Следом начинают мерцать звезды. Наступает ночь.
И вечный Ромео подходит к вечной Джульетте.
И бродит, и бродит вечный доктор Фауст, мечтая о юности.
Улыбается сегодняшняя Мадонна — Мария или Мэри, обнимая свое дитя.
Тянется к свету, зреет колос. Гудит трудолюбивая пчела. Старец прижимает к сердцу внучонка.
Великий круговорот жизни пока не остановлен и не убыстрен. Хотя бытие рода человеческого, как никогда, сложно.
Послушаем Чайковского:
«Музыкальный материал, т. е. мелодия, гармония и ритм, безусловно неисчерпаем. Пройдут миллионы лет, и если музыка в нашем смысле будет еще существовать, то те семь основных тонов нашей гаммы, в их мелодических и гармонических комбинациях, оживляемые ритмом, будут все еще служить источником новых музыкальных мыслей».
Что касается живописи, то озабоченность поклонников абстракций и иных трюков опровергает миллиардноликий зритель, заполняющий чудесные музеи планеты и нашего Отечества, в жемчужинах собраний которых пленяет не модность, странность, непривычность, а, наоборот, надобность, более того, необходимость прекрасного, которого так не хватает порою в будничной круговерти.
Высокая задача истинного искусства — музыки, поэзии, живописи, ваяния, зодчества, театра, телевидения, кино — оставить человеку человеческое.
Не раскручивать действительно стремительное движение, свойственное машинам.
И не дай бог, если мы, постепенно пристраиваясь к ритму моторов, завертимся и станем либо роботами, либо…
Непередаваемое чувство охватывает тебя, когда видишь впервые новую, наиболее полную из бывших доныне экспозицию произведений, хрестоматийно известного художника.
Ведь думалось, бессчетно знакомился с его холстами. Слушал лекции выдающихся искусствоведов. Изучал десятки книг, монографий, альбомов.
Но… Наступил миг — и ты внезапно встретился с почти «неизвестным» мастером. Удивленно зришь лицо живописца.
Кажется, осязаешь его портрет. Тебя будто посещает новый образ творца. Поражает бездна незнаемого.
Вьется, как легкая нить мифической Ариадны, развитие природного дара художника. Становится яснее ранее недоступная логика взлетов, падений…
Ведь ни один большой талант не избежал тяжких терний на своем пути. Но до посещения все было не так ощутимо. На стенах, как летопись, — судьба живописца. Каждое из полотен — роман, повесть или рассказ.
К. Сомов. Дама в голубом.
Ни с чем не сравнима радость прочтения этого собрания сочинений. Проход по выставке может быть графически изображен как штурманская карта, на которой помечены и видны течения и противотечения в творческом пути.
Успехи.
Мгновения растерянности.
Поиски.
И снова — выход на фарватер, главную дорогу созидания. Пристальное разглядывание и изучение полотен — это прежде всего исследование внутреннего мира художника, его состояния.
Ведь большой мастер от первой картины до последнего этюда в своем творчестве подобен симфоническому оркестру, в котором дирижером — он сам.
Живописец постоянно настраивает свой дар на работу. И одновременно прислушивается: не фальшивит, не отстает ли та или другая группа «инструментов» — рисунок, цвет, тон, композиция, колорит?
Это не прекращающийся ни на миг тяжелейший и прекрасный процесс самоконтроля. И если внимательно вглядываться в холсты, экспонированные на десятках стен анфилады залов, то зримо убедимся, когда мастер справляется с этой сверхзадачей, а когда нет.
Запомнились выставки Федора Рокотова, Александра Иванова, Ореста Кипренского, Карла Брюллова, Павла Федотова, Василия Сурикова, Ильи Репина, Исаака Левитана, Михаила Врубеля, Валентина Серова, Бориса Кустодиева. Ведь такое счастье, когда собираются работы из всех музеев и галерей, частных коллекций, бывает очень редко.
Один-два раза в жизни…
Это — событие.
В отличие от музыки, которую можно слушать по радио, телевидению, на концерте, в записях, и от литературы, когда любимые тобою книги стоят дома на полках, — живопись лучше видеть в оригиналах.
Искусство, репродуцированное даже в самом дорогом издании, всегда теряет аромат подлинности. О нем только можно догадываться.
Почти так же невозможно разобрать запах цветка, разглядывая самые лучшие цветные фото.
Да, картину надо прочитывать в натуре. Тогда к тебе придет вдохновение, заложенное в полотно художником.
Почувствуешь трепетную и твердую руку творца, почерк кисти, богатство палитры.
Фактуру мазка.
Патина — даже она дорога, потому что открывает бег времени. И кракелюры, трещинки на красочном слое, так же бесценны, как морщинки на лице любимой.
Картина.
Вспомните партитуру, которую можно увидеть на пульте в антракте. Листы бумаги, испещренные нотными знаками. Не всем понятные. Но начнется действие, взлетит тонкая палочка, польются звуки оркестра, и чудесная музыка охватит ваше сердце. Заставит волноваться, переживать. Словом, вы окажетесь во власти гармонии, созданной композитором…
Так же и станковое полотно, написанное большим художником.
Оно «звучит» постепенно.
Вглядываясь в сложный, не сразу всегда осязаемый и не до конца понятный мир красок, линий, объемов, жизненных ситуаций, человеческих характеров, зритель через какое-то время, в конце концов поняв творение художника, запоминает его.
Навсегда…
И картина становится любимой, нужной, необходимой.
