Надрывы

Но компьютер ничего не ответил, он не любил отвечать на риторические вопросы. Капитан тяжело поднялся и побрел на юго-восток. Он чувствовал, что долго не выдержит…

***

На пятидесятый день Мелт понял, что это конец. Пять часов назад он съел последнюю порцию спецпайка, только что рассосал последнюю таблетку связанной воды. Переложив в карман цифровой бинокль и нацепив на правую руку автодоктор, Мелт выбросил прочь ненужный рюкзак. Мысли путались в голове, переплетались с фантастическими образами и растрепанным ураганом метались по больному разуму. Ноги почти не слушались, капитан шел, скорее, по привычке, приобретенной за полсотни дней пути. Более двух тысяч километров по раскаленному песку — безрезультатно. Без-ре-зуль-тат-но! Мелт остановился и раздраженно пнул неподвижно застывшую ящерицу. Постояв пару минут, надрывно вдыхая и выдыхая горячий воздух, капитан неуверенным шагом пошел дальше.

Сознание окончательно потеряло связь с реальностью, рисуя изумительные картины безбрежного озера, где так много ВОДЫ! Надо туда! Скорее! Плыть! Капитан упал в песок и начал загребать его руками. Рот набивался мелкой песчаной пылью, Мелт кашлял, выворачивая наизнанку легкие, но наваждение не проходило. Постепенно движения становились все более медленными и вялыми, капитан понял, что ему не доплыть, что берег слишком далеко и нужно просто тихо уйти на дно…

Под влиянием нескольких электрических разрядов автодоктора нервная система встрепенулась, и капитан на несколько мгновений пришел в себя. Он знал, что идти больше не в силах. Слабеющей рукой из кармашка на поясе он достал сигнальную шашку и с трудом отшвырнул ее на несколько метров. Компьютер дистанционно подал сигнал, сработало пусковое устройство, и в небо устремился ярко-зеленый луч света, который был виден с расстояния более ста километров. В угасающем мозгу мелькнула последняя мысль: '…ец, это конец'- и Мелт потерял сознание.

Тревожно заурчал автодоктор, пытаясь стабилизировать истощенный организм. Но вера покинула капитана, и даже надежда уже едва-едва теплилась в пока еще живом мозгу.

***

— А есть еще одна очень странная вещь, внучек. Верой называется. М-да…

Вера…

“…растрепанные худенькие веточки надежд и стремлений связываются воедино с помощью одной лишь ленты непоколебимой веры. Казалось бы, абсолютно недостижимые цели обретают реальность, стоит лишь поверить в себя и свои способности. Совершенно неперспективные сражения выигрываются, если каждый солдат верит в свой клинок и в победу.

Вера приходит на помощь там, где не могут помочь ум, сила, деньги и вообще что-либо еще. Но и она не всесильна, малейшая трещинка сомнений и непоколебимое с виду здание рушится, словно карточный домик. Часто веру заменяют знанием, но там где господствует вера — нет места знанию. Это непримиримые соперники, и когда-нибудь один из них с предсмертным хрипом рухнет в небытие, ломая пространство и время, но тогда и второй долго не продержится на единоличном троне. Когда это случиться… Темные времена настанут для мира. Кровавые и неспокойные. Тогда пламя революции, для которой человечество будет лишь дровами, с ревом сметет все моральные устои и законы, ветер перемен унесет остатки, а дождь, спасительный, но запоздалый, успокоит разгоряченные руины.

Но пока вечные враги все еще воюют с переменным успехом, не задумываясь о последствиях, не оглядываясь на потери, не заботясь о жертвах. Высшие законы толкают их на противостояние, а время уходит… Время не замечает ничего, оно целиком поглощено собой…”

Глава 2

'Во мгле, в плену неведомой вины,

Метался он, свои мученья множа.

Безвыходность!..

Но вдруг, мечту встревожа,

Забрезжил дальний свет из-за стены…'

Мигель Эрнандес.

— Корни, смотри! Какое красивое! Там, в небе! — маленькая девочка подбежала к старшему брату и, возбужденно округлив глаза, указала пухлой ручонкой на ярко-зеленый столб, возникший на западе.

Шестнадцатилетний брат, которого она назвала Корни, был страшно занят — он доводил мелким наждаком свой меч, подаренный отцом на пятнадцатилетие. Ответом сестре была лишь досадливая отмашка.

— Ну, Корни! Посмотри же, посмотри, ну пожалуйста! — девочка вцепилась в рукав юноши и готова была вот-вот расплакаться.

— Да отстань ты! Играй сама в свои дурацкие игры! — разозлился брат, когда наждак неловко скользнул по лезвию, слегка изменив точность доводки.

— Да-а… ты всегда мне не веришь… — проговорила сестра сквозь слезы.

— Ну не плачь, слышишь? — юноша отложил меч и взял сестру за руки. — Я сейчас очень занят, а потом с тобой поиграю, хорошо?

— Но я видела-а… — понемногу успокаиваясь, сказала девочка. — Вон там.

Корни посмотрел в ту сторону и удивленно присвистнул:

— Ого! Что-то странное… Вершей1 семь отсюда, не меньше. Эстена, ты останешься одна, а я пойду проверю.

— Корни, я с тобой! — девочка вцепилась в рукав, и слезы полились с новой силой.

— Скоро мама вернется!

— Я одна бою-усь…

— Ничего с тобой не сделается, играй со своими куклами, а через пару часов мама вернется…

— Я бою-усь! — заканючила сестра, заливаясь слезами.

— Ну кого ты боишься? Сейчас светло, никого нет…

— Ага! А я одна бою-у-усь!

— Ладно! Перестань реветь! Я отведу тебя к тете Риме, мама все равно к ней зайдет. И не вздумай спорить! А то оставлю одну!

Девочка испуганно замолчала и лишь тихонько всхлипывала, утирая мокрые щеки маленькой ладошкой. Корни набросил плащ, сунул меч в ножны, прихватил охотничий лук, закинул за плечо колчан серо-оперенных стрел, взял сестру за руку и пошел в деревню.

Поместье Сархаров, символ былой славы и могущества угасающего рода, стояло на отшибе, на расстоянии в полторы верши от деревни. Пятьдесят лет назад, когда отец Корни еще не родился, по величайшему указанию прошлого императора все земли и ценности рода, за исключением дома и сада вокруг него, были отобраны в пользу империи. Официальным предлогом была измена деда, будто бы уличенного в связях с геррами. Более бредовой причины придумать было невозможно — герры отличались особой свирепостью и при виде человека впадали в ярость, поэтому не могло быть и речи о каком-либо сотрудничестве. Тем не менее все отобрали, но деда не тронули. Ходили слухи, что он просто досадил наместнику, послав жалобу императору, но она была перехвачена, и уж наместник постарался очернить знатного дворянина. Как бы то ни было, дед никому не рассказывал об истинной причине, даже своей жене и сыну. Эта тайна ушла вместе с ним в могилу.

Сайрон дар Сархар, отец Корни, получил в наследство пока еще великолепный дом, который не на что