— Тут у меня все записано, — проговорил он. — Имена, фамилии и все приметы пропавших.
— А ну-ка, ну-ка…
Фрейберг развернул записную книжку и стал громко читать:
— Анна Карпенко, десяти лет, блондинка, полная, глаза синие. Александр Болевин, двенадцати лет, шатен, полный, глаза серые, родинка на правой щеке. Виктор Морозов, одиннадцати лет, шатен, очень полный, черные брови и глаза, причесывается с пробором. Евгения Веретинова, девяти лет, полная шатенка, на правой лопатке родимое пятно, глаза карие. Осип Рымков, десяти лет, блондин с голубыми глазами, очень полный, высок не по летам. Вера Хлебова, одиннадцати лет, брюнетка, глаза черные, на лбу шрам, очень полная…
— Стойте! — воскликнул Пиляев. — Вы замечаете, что все пропавшие дети или просто полны, или очень полны?
— Гм… в самом деле! — проговорил, улыбаясь, Фрейберг. — Словно телят кто-то на убой выбира…
Он не договорил, запнувшись вдруг на полуслове, и лицо его побелело, как полотно.
— Что с вами? — тревожно спросил Пиляев, подскакивая к нему.
— Нет, нет… это пройдет! — прошептал знаменитый сыщик, проводя рукой по волосам.
— Да что с вами?
— Так…. сделалось немного дурно… Вот что, голубчик. Сбегайте или лучше съездите за нашим доктором и за ветеринаром и привезите их немедленно сюда!
— Черт возьми, но на кой леший вам ветеринар?! — воскликнул Пиляев, не будучи в состоянии сдержать улыбки.
— Так… надо… Или нет… телефонируйте на городскую бойню, чтобы оттуда сейчас же прислали главного сортировщика мяса… — сбиваясь, заговорил Фрейберг…
— Нет, он, должно быть, рехнулся! — покрутил пальцем у виска один из сыщиков.
— Можно подумать, он хочет, чтобы его самого зарезали и разложили бы на сорта, — расхохотался Пиляев.
— Господа, не смейтесь! — Фрейберг поднял руку. — Дело гораздо важнее, нежели вы думаете, и я покорнейше прошу вас помочь мне и сделать то, что я прошу!
Он говорил это серьезно и озабоченно, и тон его голоса вдруг сразу подействовал на присутствующих.
Пошептавшись между собой, Пиляев и двое сыщиков взяли шапки, надели шубы и вышли из дома.
Через час с городской бойни приехал сортировщик мяса, явился Пиляев с доктором, а один из сыщиков — с ветеринаром.
В воздухе пахло какой-то необычайной тайной, и все с напряженным любопытством ждали, когда Фрейберг начнет говорить.
Но дело, к всеобщему удивлению, неожиданно приняло смешной оборот.
— Вот и хорошо, что здесь собрался медицинский персонал, — произнес Фрейберг. — А то ведь я не на шутку испугался, что мне самому и всем вам, господа, пришлось бы отведать собачьего мяса!
— Что за ерунда! — воскликнул кто-то.
— Дурит он нам голову! — подал голос другой.
— Нет, шутки в сторону, — произнес Фрейберг, успевший совершенно овладеть собою. — Дело заключается в следующем. Несколько дней назад кое-кто сказал мне, что в одной здешней мясной лавке под видом телятины продают мясо щенят рослых пород. А тут я вдруг вспомнил, что сегодня случайно сам брал телятину в этой самой лавке. Хотя я и установил за ней надзор, но ведь теперь зима, приготовленное мясо может лежать месяцами, и мне вдруг пришло на ум: а вдруг я купил сегодня вместо телятины — собачатины! Я брезглив до болезненности, и раз мне пришла в голову подобная мысль, я ни за какие коврижки не притронулся бы к ужину, пока меня не успокоили бы специалисты. А между тем я вовсе не хотел отказываться сегодня от хорошей закуски и выпивки в кругу добрых приятелей. Поэтому…
Он обернулся к доктору, ветеринару и сортировщику.
— Поэтому, надеюсь, вы извините меня за то, что побеспокоил вас? Утешьте меня, успокойте и… проведем вечерок вместе.
— Гм… да чем же вас успокоить? — спросил доктор.
— Простой экспертизой мяса, — ответил сыщик. — Не угодно ли, господа эксперты, пройти со мною на кухню? А вы, господа, пока подождите нас в столовой.
Сказав это, Фрейберг удалился вместе с доктором, ветеринаром и сортировщиком.
Придя на кухню, он приказал старухе-кухарке подать привезенную им телятину.
— Два куска я зажарила, а третий в погребе, — ответила она.
Фрейберг поморщился.
— Ну, тащи сюда третий, — приказал он.
Кухарка принесла телятину и положила ее на стол.
Эксперты углубились в исследование.
— Гм… Это совсем не телятина, — произнес сортировщик, осмотрев мясо и попробовав его на вкус. — Вкус страшно сладкий и цвет… нет, признаюсь, я до сих пор никогда не видал подобного мяса… Я… я не решаюсь быть экспертом.
— Но, во всяком случае, это мясо не может принадлежать молодому щенку, — сказал ветеринар. — У самого толстого щенка вы не найдете такого большого куска мякоти и… притом собачье мясо синеватого цвета… Черт его знает, чье это мясо!
Между тем доктор, взяв в руки кусок, глядел на него с выражением величайшего любопытства.
— Ну что? — подошел к нему Фрейберг.
Доктор растерянно взглянул на него.
— Да говорите же! — подбодрил его нетерпеливо сыщик.
— Я… знаете… — заговорил, запинаясь, доктор… — Конечно, если бы это было не у вас в кухне… и если бы это… не было так невероятно… то есть, я хочу сказать, если бы… тьфу ты черт! Если бы это мясо принесли бы ко мне в анатомический кабинет…
— Ну, ну… договаривайте же!
— Я бы сказал, что это мясо человеческое! — отрезал доктор.
Крик ужаса вырвался из уст всех присутствующих.
Кухарка, бросившись на пол, вдруг завыла, запричитала на весь дом.
— Я так и знал! — прошептал сыщик, бледнея. — Да, да… значит, я два раза ел человеческое мясо. Ради Бога, не говорите никому ни слова!
Бледные и дрожащие, эксперты стояли, вперив глаза в страшный кусок.
— Ну, ты! — набросился Фрейберг на кухарку. — Повой еще! Смотри у меня, не дай Бог проговориться раньше времени.
И, обернувшись к экспертам, он вкратце объяснил, в чем дело, не упоминая ни места, ни фамилий, причем, взял с них слово, что они в продолжение трех-четырех дней не проговорятся об этом никому.
Приказав тщательно спрятать сырое и зажаренное человеческое мясо, Фрейберг возвратился к гостям.
— Ну, что? — накинулись на него с вопросами.
— Как я и ожидал, это собачатина, — весело ответил сыщик, — Но теперь, конечно, это блюдо миновало наши желудки. Ну-с, господа, милости прошу к столу.
Но экспертам было не до еды. Сказав, что нет времени, они уехали, а сам Фрейберг, прежде чем начать есть, должен был хватить залпом полстакана коньяку, чтобы преодолеть чувство брезгливости к какой-либо еде.
Гостям своим он не сказал ничего, чтобы не отбивать им аппетит, а сам в этот вечер особенно сильно налегал на вино, закусывая преимущественно икрой, рыбой, грибами, а после водки — фруктами.
Поздно вечером гости разошлись сильно навеселе и лишь Пиляев задержался.
Когда все ушли и оба приятеля остались наедине, Пиляев подошел к Фрейбергу и положил ему руку на плечо.
