Тарлинг потерял мужество. Этот новый, неожиданный факт вывел его из состояния равновесия. Он снова уговаривал себя в том, что это невозможно, чтобы эта девушка могла убить Лайна. Но если она все- таки совершила убийство? Где это случилось? Может быть, она села в его автомобиль и застрелила во время поездки кругом по Гайд-Парку. Но зачем он надел толстые войлочные туфли, и на нем не было сюртука? И как вышло, что эта шелковая ночная рубашка была обмотана вокруг его груди?
Его мысль была поглощена всеми допустимыми возможностями, но чем больше он углублялся в это дело, тем большей загадкой оно становилось для него.
Совершенно разбитый, он в тот же вечер пошел в главную полицию и выхлопотал приказ об обыске в квартире Одетты.
Потом он отправился в сопровождении Уайтсайда к ней на квартиру на Эджвард Роод, предъявил свои полномочия и получил от швейцара ключ от квартиры.
В мозгу Тарлинга вспыхнуло воспоминание о визите, который он сделал Одетте. Он чувствовал себя очень скверно, и его охватило чувство жалости к девушке в тот момент, когда он, отперев дверь, вошел в маленькую переднюю и зажег электричество.
Здесь не было заметно ничего особенного. Ему только ударил в нос затхлый воздух, который бывает всегда, когда квартира не проветривалась несколько дней подряд.
Но когда они пробыли в помещении короткое время, они услышали еще один запах, напоминавший запах жженого кордита.
Они вошли в маленькое жилое помещение. Здесь все было очень чисто, и каждая вещь находилась на своем месте.
— Но это, однако, очень странно, — сказал Уайтсайд. указывая на соседний столик. Тарлинг посмотрел туда и увидел цветочную вазу, наполовину наполненную желтыми нарциссами. Два или три цветка выпали или же были ынуты и лежали, сморщенные и засохшие, на полированном столике.
Тарлинг молча обернулся, снова пошел в переднюю и открыл другую дверь, которая была только притворена, и зажег электричество. Он находился в спальне молодой девушки и на мгновенье неподвижно застыл на месте, когда успел оглядеть помещение. Комод был в полном беспорядке, все ящики были выдвинуты, одежда и предметы туалета лежали разбросанные по полу. Все свидетельствовало о быстром и поспешном разгроме. Потом они оба нашли на кровати маленький ручной чемоданчик, который был брошен упакованным наполовину.
Тарлинг вошел в середину помещения и, даже будь он полуслепым, он не мог бы пройти мимо тяжелой улики:
на ковре песочного цвета, покрывавшем полкомнаты, у камина было видно большое темно-красное неправильной формы пятно.
Лицо Тарлинга стало мрачным.
— На этом месте был застрелен Лайн, — сказал он.
— Посмотрите-ка сюда! — крикнул взволнованный Уайтсайд, указывая на один из ящиков комода.
Тарлинг быстро вытащил рубашку, свисавшую через край ящика. Это была шелковая ночная рубашка, и на ее рукавах были вытканы веточки незабудки. Рубашка была похожа на ту, которою была обмотана грудь Лайна в тот момент, когда нашли его мертвым.
Когда рубашка была вынута из ящика, открылось еще одно новое обстоятельство. На белой эмалированной наружной стороне ящика они увидели кровавый оттиск большого пальца!
Тарлинг посмотрел на своего ассистента. Его лицо приняло твердое и непроницаемое выражение. — Уайтсайд, — спокойно сказал он, — прикажите заготовить приказ об аресте Одетты Райдер ввиду тяжкого подозрения в совершении предумышленного убийства. Телеграфируйте во все полицейские учреждения приказ задержать эту девушку и сообщите мне, как успешно вдет дело.
И, не говоря больше ни слова, он покинул квартиру Одетты и вернулся к себе домой.
VIII
Сэм Стэй находился в Лондоне. Полиция знала, где он проживает, и день и ночь он находился под неусыпным надзором. Для него не было ничего нового в том, что за ним по пятам следил с якобы невинным видом сыщик, но впервые за всю его жизнь это его нисколько не беспокоило.
Смерть Торнтона Лайна была для него самым тяжким ударом судьбы, который приключался с ним когда-либо. Даже если бы его посадили за решетку, это было бы ему совершенно безразлично, потому что этот неисправимый преступник с продолговатым меланхолическим, изборожденным морщинами лицом, придававшими ему старческий вид, безгранично любил Торнтона Лайна. Лайн был для него божественным явлением со сверхчеловеческими свойствами и способностями, о которых кроме него никто ничего не знал. В глазах Сэма Лайн не был в состоянии поступать несправедливо, он был для него олицетворением всего хорошего и прекрасного, всего высокого и благородного.
Торнтон Лайн умер! Никогда он больше не вернется к жизни! Умер! На каждом шагу отдавалось гулкое эхо этого страшного слова. Сэм Стэй совершенно отупел. Все его прочие заботы и огорчения умолкли перед этим большим страшным горем.
А кто был во всем виноват? Благодаря чьему предательству так скоро и ужасно окончилась жизнь этого чудного человека? При этой мысли он яростно скрежетал зубами. Не кто иной — как Одетта Райдер. Это имя стояло перед ним, начертанное огненными буквами. Он старался восстановить в памяти все оскорбления, которые она нанесла его благодетелю. Он вспоминал каждое слово из продолжительного разговора с Лайном в день своего выхода из тюрьмы. Он вспомнил все планы, которые они тогда вместе выработали. Ведь не мог же он знать, что его обожаемый герой сказал ему неправду, а в своем гневе и оскорбленном тщеславии попросту выдумал разные обвинения и оскорбления, которые он вынес от Одетты Райдер, что на самом деле никогда не происходило в действительности. Стэй знал только, что Торнтон Лайн ненавидел эту девушку и, с его точки зрения, эта ненависть аслуживала полного оправдания. Она одна виновата в смерти этого великого человека.
Он бесцельно направился в западную часть города, совершенно не интересуясь полицейским, который следил за ним. Когда он дошел до конца Пикадилли, он вдруг почувствовал, что кто-то вежливо взял его за руку. Он обернулся с кислым видом и узнал одного старого знакомого.
— Вам нечего бояться, — сказал сыщик, смеясь. — За вами ничего не числится. Я хотел бы только задать вам пару вопросов.
— Полиция и так достаточно допрашивала меня день и ночь после того, как случилось самое ужасное.
Он все-таки дал успокоить себя и уселся вместе со своим спутником на одиноко стоявшей скамейке в парке.
— Скажу вам совершенно откровенно, Сэм, мы не только ничего против вас не имеем, но даже убеждены, что вы нам можете много помочь. Вы очень хорошо знали мистера Лайна, он по отношению к вам всегда был благожелателен и любезен.
— Да прекратите же, — дико крикнул Сэм. — Я не хочу больше говорить об этом. Я не смею больше думать об этом. Послушайте, неужели вам это непонятно? Самый великий человек, который жил когда-либо на свете, был мистер Лайн! Ах, Боже, Боже, — он стал причитать и, к величайшему изумлению полицейского, этот жестокий преступник закрыл лицо руками и зарыдал.
— Я вполне понимаю ваше горе, Сэм. Я знаю, что он был к вам очень хорош. Разве у него не было врагов? Может быть, он говорил с вами об этом и доверил вам то, чего он не доверял никому из своих друзей?
Сэм недоверчиво посмотрел на него своими красными заплаканными глазами.
— А для меня потом не скрутят веревки, если я сейчас расскажу вам кое-что?
— Ни в коем случае, Сэм, — быстро ответил полицейский. — Будьте добрым парнем и помогите нам насколько это в ваших силах. Быть может, мы тоже когда-нибудь посмотрим сквозь пальцы, если вы опять что-нибудь натворите. Ведь вы же понимаете, что нам нужно? Не знаете ли вы кого-нибудь, кто был с ним во враждебных отношениях и ненавидел его?
Сэм кивнул головой.
— Это была женщина? — спросил Слэд с равнодушным видом.
— Да, это была она! — изрыгая проклятия, воскликнул Сэм.
— Черт побери, это была она. Мистер Лайн так хорошо обращался с ией, ведь она совершенно
