Она уже собрала часть моих вещей и отнесла в багажник своего автомобиля. Потом закрыла все окна, закрыла водопроводные краны и вывернула пробки. Я молча наблюдал за этим, крепко прижав рукопись к груди. Все пошло прахом. Слова остались недописанными. Я слышал воображаемую музыку: звучал доминант-септаккорд, во все времена определявший звуки марша. Мелодия начала запинаться, как бывает с пластинкой, когда игла буксует на звуковой дорожке и музыку внезапно прерывают щелчки. И тотчас же игла адаптера в моей душе достигла последней внутренней бороздки, чтобы многозначительно проследовать дальше и равнодушно пощелкивать – тридцать три раза в минуту. Наконец кто-то поднял адаптер и на меня навалилась тишина.
Глава пятая
Внезапно корабль залил солнечный свет, и я словно бы внезапно порвал с тем, что оставил позади. Я заморгал, глядя на сияющее небо, и увидал: восходящий от суши поток теплого воздуха коснулся облачного слоя, и облака поплыли вдоль берега, образовав четкую линию с востока на запад. Впереди ясное голубое небо сулило вёдро и спокойное море. Мы скользили на юг, словно гонимые холодным ветром, который порывами дул нам в корму.
Мои чувства обострились, и новое осознание расширилось во мне самом, словно все больше нервных связей тянулось к этим органам чувств. Я открыл самого себя.
Пахло соляркой, морской солью, рыбой. Холодный ветер добрался до меня, хотя я был защищен палубной надстройкой; моя городская одежда казалась здесь слишком тонкой и убогой. Я глубоко вдохнул воздух и на секунду задержал в себе, словно то был чистый бальзам, который очистит меня изнутри, освежит душу, омолодит и вновь вдохновит, прежде чем я на выдохе вновь выпущу его. Палуба под ногами вибрировала от работы машины. Я ощутил качку корабля на мертвой зыби, но мое тело приспособилось и вновь обрело равновесие.
Я отправился на нос и там обернулся.
На маленьком фордеке осталась только горстка пассажиров. В подавляющем большинстве это были пожилые супружеские пары; они стояли у поручней или сидели рядышком – в штормовках, куртках или непромокаемых плащах и, казалось, не смотрели ни вперед, ни назад, а только внутрь себя. Я посмотрел мимо них, мимо палубной надстройки, мимо трубы и мачт, туда, где чайки свободно парили за кормой, на берег, который мы покинули. Корабль, выйдя из порта, описал широкую дугу, и теперь была видна большая часть Джетры. Город далеко протянулся вдоль берега, защищенный барьером молов, верфями, кранами и пакгаузами, заполняющими широкое устье реки. Я попытался представить себе, как там, без меня, продолжается повседневная жизнь, и мне показалось, что после моего отплытия она полностью замерла. Так я себе представлял Джетру.
Впереди ждал один из портов, куда мы должны были зайти: Сиэл, на чье просторное побережье никогда еще не ступала моя нога. Сиэл был ближайшим островом Архипелага Мечты и моя жизнь, к сожалению, давно стала всего лишь частью этой мечты. Темный, гористый, почти безлесный Сиэл заполнял горизонт южнее Джетры, но для всех жителей, кроме тех, у кого там были родственники, он был запретным. Политически этот остров входил в состав Архипелага, который на протяжении всей войны сохранял нейтралитет. Сиэл был только ближайшим, первым из его островов; за ним из моря поднимались еще десять тысяч нейтральных островов.
Мне хотелось, чтобы корабль плыл быстрее: хотя Джетра и осталась позади, пока корабль следовал по мелководью дельты фарватером, обозначенным буями, мне казалось, что путешествие по-настоящему не началось. Перед нами поднимался мыс Стромбл с его огромными, потрескавшимися утесами, восходящими прямо из моря, – как только мы обогнем этот мыс с востока от Сиэла, перед нами откроется неизвестный чужой мир.
Я нетерпеливо ходил по палубе взад и вперед, разозленный тем, как медленно проходит первый этап плавания, дрожа на холодном морском ветру, разочарованный своими соседями-пассажирами. Еще не поднявшись на борт, я было вообразил, что, кроме экипажа, почти все окажутся людьми примерно моего возраста, однако выяснилось, что здесь публика уже преклонного возраста. Они, казалось, были заняты только собой и, вероятно, направлялись к новым местам жительства; одним из немногих законных способов путешествовать была покупка дома или квартиры на одном из дюжины островов, где было позволено селиться иностранцам.
Наконец мы обогнули мыс и вошли в бухту города Сиэла. Джетра и ее побережье исчезли из вида.
Я напрасно ожидал, что мне удастся поближе познакомиться с этим городом Архипелага и получить удовольствие от его посещения, как от городов на других островах: Сиэл разочаровал меня. Серые каменные дома неровными рядами поднимались на огибающие бухту склоны, одноцветные, беспорядочно застроенные и мрачные. Легко было представить себе этот город зимой: закрытые двери, закрытые ставни. Шиферные крыши блестят от холодного дождя, редкие кутающиеся в пальто прохожие сгибаются под ударами морского ветра, отдельные фонари освещают кажущуюся безжизненной улицу. Я спросил себя, есть ли на Сиэле электричество, или водопровод, или автомобили. На узких улочках в окрестностях гавани я не заметил никакого движения, но эти улочки были мощеными. Город Сиэл очень напоминал малочисленные деревни на севере Файандленда. Бросающаяся в глаза разница заключалась в том, что из большинства каменных труб поднимался дым; это было ново: в Джетре и во всем Файандленде существовали строгие законы против загрязнения воздуха.
В Сиэле никто из пассажиров не покинул корабль, и наше прибытие привлекло мало внимания горожан. Через несколько минут после того, как мы пришвартовались у оконечности мола, от таможенной конторы к нам медленно направились двое мужчин в форме; они поднялись на борт. Это были служащие Управления Эмиграции, что стало ясно каждому, едва прозвучал приказ всем пассажирам собраться на нижней палубе. Когда я увидел всех пассажиров разом, мое предположение, что на борту очень мало молодых людей, подтвердилось. Пока мы стояли в очереди на проверку виз, я подумал, что девятидневное путешествие до Марисея, где я должен был сойти на сушу, мне придется провести в одиночестве. В очереди за мной стояла молодая женщина – мне показалось, ей лет двадцать с небольшим, – но она читала книгу и как будто бы интересовалась только этим.
Я рассматривал свое путешествие по Архипелагу Мечты как разрыв с прошлым, как начало новой жизни, однако, по-видимому, первые дни сулили мне частичную изоляцию, к которой мне следовало бы привыкнуть в Джетре.
Мне повезло. Все знакомые твердили мне об этом и даже я сам в это поверил. Сначала меня все поздравляли и даже устроили торжество. Но сразу же я все больше стал чувствовать себя отрезанным от них. Когда наконец пришло время покинуть Джетру и начать путешествие по Архипелагу Мечты, чтобы получить свой выигрыш, я рад был ретироваться, отплыть. Я радовался путешествию, жаре тропиков, чужой речи и жизни по чужим обычаям. Однако теперь, когда путешествие началось, я почувствовал, что мне необходимо приятное общество.
Я воспользовался случаем и заговорил с женщиной, стоявшей позади меня, но она ограничилась вежливой улыбкой и снова устремила взгляд в книгу.
Подошла моя очередь, и я отдал свой паспорт. Я уже раскрыл его на той странице, где Высокая Комиссия Джетры поставила визу, но служащий закрыл ее и пролистал паспорт с начала до конца. Другой, сидящий возле него, уставился мне в лицо.
Служащий сравнил фотографию и прочитал мои данные.
– Роберт Питер Синклер, – сказал он и в первый раз посмотрел на меня.
Я подтвердил это кивком. Меня пленил его подлинный островной выговор, который я услышал впервые. Он произносил мое имя растягивая гласные – что-то вроде «Пиитер». Раньше такой акцент я слышал только в одном фильме, у актеров; теперь, когда я услышал его снова, у меня появилось ощущение, что этот человек намеренно коверкает слова, чтобы подбодрить меня.
– Куда вы направляетесь, мистер Синклер?
– Сначала на Марисей.
