Кожаные одежды, которые получает человек, толкуются, во-первых, как дебелость плоти и отделенность, и неспособность человека общаться с духовным миром. Эта огражденность его от общения с духовным миром, по-видимому, благодетельна для человека, потому что мы с вами встречали в литературе, наверняка, описания встреч человека как с ангелами, так и с бесами, и мы видим, что столкновение человека с миром духовным, такое вот неприкрытое, оно для человека труднопереносимо бывает. Поэтому человек покрывается таким непроницаемым покровом. Буквальное толкование этих одежд заключается в том, что была принесена первая жертва после изгнания из рая, которой Адам был научен Самим Богом, и из шкур жертвенных животных была сделана эта одежда.
Еще раз напоминаю вам, что буквальным пониманием смысл Священного Писания не исчерпывается. То, что рай — это такой садик красивый, где очень удобно жить. Не следует забывать, что как принадлежит к духовному миру человек, так и рай есть также и духовное явление. И если мы понимаем рай именно как возможность пребывания человека с Богом, то тогда, конечно, географические проблемы гораздо в меньшей степени будут нас занимать.
Преподобный Максим Исповедник говорит, что проклятая земля есть сердце человека, лишившееся небесных благ и произращающая «подобно «терниям» размышления о происхождении телесного бытия и, подобно «волчцам», сухие рассуждения о промысле и суде касательно нетелесных [сущностей]» [29].
Вопрос в том, является ли смертность человека наказанием или благодеянием для самого человека? Несомненно, что она является и тем и другим, но наказанием не в смысле мстительного желания Бога сделать человеку плохо за то, что он непослушный, а как некое логическое следствие того, что человек сам сотворил. То есть, можно сказать, что если человек выпрыгнул из окна и переломал себе ноги и руки — он этим наказан, но он сам же автор этого наказания. Поскольку человек не самобытен, и вне общения с Богом он существовать не может, то смерть полагает и некий предел возможности развиваться во зле.
С другой стороны, смерть, как вы сами из практического опыта можете знать, является очень важным вразумляющим фактором для человека, нередко только перед лицом смерти он оказывается способным задуматься о вечном.
И, в-третьих, мы с вами знаем, что смерть, которая явилась наказанием для человека, явилась и источником спасения для него впоследствии, поскольку через смерть Спасителя человек был восстановлен, и стало для него возможным утраченное богообщение.
В изгнании человека из Рая звучит первое обетование Божие человеку о его спасении, когда говорится человеку о том, что проклята земля за тебя и путь жизни твоей будет скорбь. Вот здесь впервые появляется в Писании это слово скорбь, до этого о скорбях ничего не говорилось. Даётся мужу скорбь в трудах, даётся скорбь жене в рождении, и потом, когда Господь проклинает змея, говорится, что «вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем её; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту» (Быт. 3:15). Здесь в таком скрытом виде содержится пророчество, поскольку говорится о таинственном семени жены, что, вообще говоря, довольно странно, т. к. в обычном словоупотреблении семя — от мужа, а не от жены. В обетовании о семени жены, несомненно, мы имеем предсказание о Спасителе, который придет от Девы и поразит змия — диавола, и избавит человечество от его власти, в которую человечество добровольно попало. Образ семени для нас становится признаком мессианского обетования. Это обетование (3:15) называют иногда Первоевангелием.
И дальше уже начинается, собственно говоря, история человечества, во многих своих проявлениях для нас уже понятная и знакомая, поскольку деяния библейских персонажей мы можем уже соотнести со своим собственным состоянием, потому что эти люди, в отличие от людей первозданных, уже подвержены закону греха, закону тления, так же, как и мы. Хотя сейчас это уже не так безнадежно, поскольку дарован уже Новый Завет и дана благодать, исцеляющая человека от этого закона. Первого человека, которого рождают люди, называют «приобретением» или «опорой» в надежде, что этот первый человек — Каин — и будет тем Спасителем, через которого Господь обетовал им дать избавление. Но, тем не менее, мы видим, что получилось совсем не так, и что мера греха человеческого стала только увеличиваться. Мы верим в то, что Адам и Ева покаялись, увидев в полноте последствия своего грехопадения. «Седе Адам прямо рая, и свою наготу рыдая плакаше: увы мне, прелестию лукавою увещанну бывшу и окрадену и славы удалену! Увы мне, простотою нагу, ныне же недоуменну! Но о раю, ктому твоея сладости не наслаждуся: ктому не узрю Господа моего и Создателя: в землю бо пойду, от неяже и взят бых. Милостиве щедрый, вопию Ти: помилуй мя падшаго» [30]. Мы также понимаем, что теперь уже, после изгнания человека из Рая, это покаяние уже не могло само по себе его избавить без каких-то особых действий со стороны Бога, то есть покаяния человеческого уже было недостаточно для того, чтобы человека в это утраченное состояние вернуть. И поэтому до прихода в мир Спасителя, до Его победы над смертью все равно, вне зависимости от их покаяния или праведной жизни, все люди были подвержены вот этому закону смерти и содержались все в аду.
Мы видим, что начинает дополняться мера грехов человеческих, и происходит первое убийство. Сейчас модно подчеркивать причину этого убийства: первое в мире убийство происходит на религиозной почве. Но это говорит не о том, что вера как таковая есть источник экстремизма, но о том, что, несомненно, отношения с Богом ясно бывают видны через отношение к людям. Одно с другим связано — богопочитание и отношение к жизни другого человека.
Дети Адама — Каин и Авель — приносят жертвы. Откуда жертвы взялись? Если внимательно посмотреть на все то, что мы сейчас знаем о жертвоприношениях людей всех времен и народов, то, в общем-то, ни одна из научных концепций происхождения этих жертв не может вполне их объяснить. Остается предположить, что сам Адам был научен Богом принесению жертв. Это объяснение, пожалуй, лучше всего может пролить свет на то, что нам дают разные научные исследования. И делается это не только для регулирования религиозной жизни людей, но и как пророчество, как предуказание на жертву Христову, которой спасется мир. И последующее развитие жертвоприношения у язычников является уже отступлением и извращением этого первоначального опыта, который принял Адам. Точно так же как и история религии скорее показывает нам историю одичания религиозного сознания человечества, нежели постепенного развития религиозных идей. Мы видим, что языческий путь, скорее всего, является результатом как раз потери смысла первоначальной религии, первоначальной веры в единого Бога. Это точка зрения придерживаются многие исследователи истории религии настоящего времени.
Вернемся снова к Каину и Авелю. Бог призрел на жертву, которую принес Авель, и не призрел на жертву, принесенную Каином. Традиционно в святоотеческих толкованиях это объясняется тем, что Каин принес жертву небрежно, не разбирая того, что он приносит в жертву, не самое лучшее из того, что он мог принести. И результатом этого, — правда же, дело серьезное, человек с небрежностью отнесся к Богу, — следует, если можно так сказать, пренебрежительное отношение Бога к этой жертве. Но это не наказание, не смерть Каина, не проклятие, а скорее некоторое предупреждение о том, что такового рода жертвы (как в русской пословице: прими Боже, что нам негоже) не совсем Богу угодны.
Тем не менее, Каин находит путь к тому, как все-таки получить благоволение Божие, но путь этот уже продиктован падшим человеческим разумом: по-видимому, Каин решает, что если он убьет своего брата, то Богу просто не на кого будет изливать Свои благоволения, и Каин опять окажется наследником и любимцем Божьим, потому что больше некого будет любить. Это уже извращенное состояние, поскольку настоящая любовь идет в сторону расширения, простираясь на каждый следующий объект, она не отходит от предыдущего. Любовь есть такое устройство сердца человеческое, в котором никому не тесно. А здесь Бог предполагается действующим не по любви, а по пристрастию, которое, наоборот, всегда идет за счет сужения: я люблю тебя за счет того, что я вот его, его и его не люблю и так далее. Из пристрастного сердца
