заручиться покровительством какого-нибудь вождя, прежде чем прийти сюда. Тогда ты мог бы мирно войти в город.
– Я не знаю ни одного человека из клана, – тихо сказал Ширкух. – В Джебель Джаваре нет Черных тигров. Но мне сказали, что общество пробуждается после спячки...
Волнение на площади заставило его прервать разговор. Люди столпились вокруг отряда, замедляя его продвижение, и угрожающе ворчали при виде Брента. Они выкрикивали ругательства, швыряли в него чем попало, а какой-то шинвари выбежал вперед и бросил в ненавистного белого человека камень, который слегка задел ему ухо. Потекла кровь.
Ширкух с проклятием направил коня на дерзкого парня и ударил его кнутом. Глухой ропот раздался в толпе, и она угрожающе надвинулась. Ширкух вытащил свою винтовку из чехла, но Алафдаль Хан схватил его за руку.
– Нет, брат! Не стреляй. Оставь этих собак мне.
Он усилил свой голос до бычьего рева, который заполнил всю площадь:
– Мир, дети мои! Это Ширкух из Джебель Джавара. Он пришел, чтобы стать одним из нас. Я ручаюсь за него... Я, Алафдаль Хан!
Одобрительные восклицания послышались из толпы, чей дух был таким же изменчивым и свободным, как лист, сорванный ветром. Очевидно, вазир был популярен в Руб эль Харами. Брент понял почему, когда увидел, как Алафдаль запустил руку в кошель, который держал за поясом. Но, прежде чем вождь успокоил толпу пригоршней монет, на противоположной стороне площади показался человек, при виде которого все пришли в волнение.
Он направил своего коня в сторону Алафдаль Хана. Это был стройный, но высокий и широкоплечий гилзаи. На голове у него – розовый тюрбан, богатый пояс перетягивал тонкую талию, кафтан блестел золотой вышивкой. За ним следовал конный отряд его сторонников.
Он остановился перед Алафдаль Ханом. Вазир выставил бороду вперед и выпучил большие глаза. Ширкух быстро заменил винтовку на саблю.
– Этот курд наехал на моего человека, – сказал гилзаи. – Ты натравливаешь своих людей на моих, Алафдаль Хан?
В толпе наступило напряженное молчание. Люди забыли обо всех своих нуждах и страстях из-за соперничества двух вождей. Даже Брент мог сказать, что это была застарелая вражда, продолжение неугасающей ссоры. Гилзаи держался насмешливо и вызывающе. Алафдаль Хан казался непримиримым и злобным, но все же несколько смущенным.
– Твой человек это начал, Али Шах, – проворчал он. – Посторонись, мы везем пленника к Чертову логову.
Брент чувствовал, что Алафдаль Хан уклонился от вопроса. Вазир был один, без своих сторонников. А тем временем, со всех сторон через толпу устремились вооруженные люди. С угрожающим видом они окружили его. Алафдаль не был трусом, но в сложившейся ситуации не решался обострять отношения.
После заявления вазира, ставившего его в положение человека, который занимается делом эмира – заявления, на которое Мухаммед эз Захир ехидно усмехнулся, – Али Шах был в нерешительности, и напряжение спало бы само собой, если бы не один из людей гилзаи – худой оракзай с безумными от гашиша глазами. Он положил винтовку на плечо человека, стоявшего перед ним, и выстрелил в Алафдаль Хана. Вазира спасло только то, что плечо, на котором был ствол винтовки, дернулось; пуля пробила только его тюрбан, не задев головы.
Прежде чем оракзай успел выстрелить снова, Ширкух, рванувшийся к нему на коне, ударил его с такой силой, что разрубил голову до зубов.
Это было все равно что бросить спичку в пороховой погреб. Площадь мгновенно превратилась в поле битвы, где приверженцы враждующих вождей прыгали друг на друга и вцеплялись в глотки со всем пылом, какой обычно проявляют люди, вступая в борьбу за чьи-то интересы. Мухаммед эз Захир, который не мог пробить дорогу сквозь массу сражавшихся, поставил свой отряд плотным кольцом вокруг Брита. Ему нужно было доставить феринги к своему хозяину живым и способным говорить, а в этой свалке вполне могли убить неверного, поэтому его люди встали лицом к толпе, отражая удары и пресекая попытки отбить пленника. Они не принимали участия в стихийной свалке. Эта ссора между вождями, довольно обычная для Руб эль Харами, не касалась Мухаммеда.
Брент наблюдал за сражением, как зачарованный. Такой же бунт мог быть в древнем Вавилоне, Каире или Ниневии... та же подозрительность, те же страсти, то же стремление простолюдина взять верх над каким-нибудь господским приспешником. Он видел ярко одетых всадников, кони которых прыгали и вставали на дыбы в то самое время, как они секли друг друга саблями, горевшими, словно дуги огня, в свете предзакатного солнца. Он видел оборванных мошенников, колотивших друг друга палками и булыжниками. Не прозвучал ни один выстрел. Боеприпасы были слишком ценны для них, чтобы тратить друг на друга.
Но драка была достаточно кровавой, и за короткое время площадь усеялась оглушенными и истекающими кровью людьми. Многие из них с размозженными головами падали под ударами лошадиных копыт и уже не вставали. Приспешники Али Шаха превосходили числом сторонников Алафдаль Хана, но большинство людей из толпы было на стороне вазира – это подтверждалось градом камней и обломков, которые свистели над головами его врагов. Один из таких снарядов чуть не погубил самого их предводителя. Черепок, брошенный изо всех сил в Али Шаха, пролетел мимо и врезался в бородатый подбородок Алафдаля с такой мощью, что на глазах у вазира выступили слезы. Когда он пошатнулся в седле и его рука, сжимающая саблю, упала, Али Шах замахнулся ятаганом. Смерть нависла над ослепленным великаном, который ошеломленно оглядывался, чувствуя опасность. Но Ширкух, ринувшийся через толпу, оказался между ними. Он перехватил взметнувшийся ятаган на свою саблю и оттолкнул назад, поднявшись на стременах, чтобы придать силы удару. Его клинок ударил плашмя, но заставил левую руку Али Шаха подняться в отчаянии и обрушился на тюрбан с такой яростью, что вождь, окровавленный и бесчувственный, упал на землю.
Вопль благодарности раздался из толпы. Люди Али Шаха, смущенные и растерянные, отступили. Неожиданно раздался стук множества копыт. Отряд, построенный правильным порядком, въехал на площадь и, врезавшись в толпу, пронзил ее насквозь. Всадники в черных кольчугах и остроконечных шлемах безжалостно топтали людей, попавших под копыта коней. Предводителем у них был чернобородый юсуфзай, великолепный в своей гравированной золотом кольчуге.
– Дайте дорогу! – приказал он с твердой самонадеянностью человека, наделенного властью. – Очистить рыночную площадь именем Абд эль Хафида, эмира Руб эль Харами!
