— Ты думаешь, упыри могут справиться с фоморами?
Конечно, Мишель тоже видел этот сон и знал, чего ожидать.
— Я не знаю, — вздохнула Ортанс. — Но надо их хотя бы предупредить. И… возможно… они в большей степени принадлежат этому миру… Я не знаю. Но вдруг они что-то смогут?
…Когда-то, бесконечно давно, эту землю населяли фоморы: чудовищные и могущественные существа, внешне ужасные настолько, что разум не только человека, но даже высшего фэйри не всегда мог выдержать одно лишь лицезрение этих тварей… Были ли они изначальными хозяевами или явились из мира иного, и уничтожили тех, кто жил здесь до них, — никто не знал. Животные и деревья хранили молчание об этом: так велик был их ужас перед фоморами. Известно лишь, что пробыли фоморы в этом мире недолго и не успели уничтожить все живое, превратив планету в иссушенную пустыню.
Когда с заокраинного Запада пришли фэйри, желавшие расширить пространство своего мира, сильнейшие из них — сидхэ и гоблины — бились с фоморами и сокрушили их.
Сидхэ и гоблины издревле воюют между собой. Воевали они в своем мире и воевали после поражения фоморов… Но ради битвы с общим врагом они объединились.
И фоморов низвергли в бездну, находящуюся вне пределов этого мира и иных обитаемых миров.
И пути в эту бездну закрыли восьмью вратами.
Заточение фоморов было задачей едва ли не более трудной, чем победа над ними. Год трудились величайшие маги и мастера, создавая врата и ключи, сплетая заклинания. Только в те дни, когда истончаются границы между мирами, можно было замыкать ворота. А между этими днями воины сидхэ и гоблинов день и ночь бились у края бездны, чтобы не пустить фоморов обратно в этот мир, где осталось столько сладкой добычи для них…
Первые, малые врата, закрыли на Самайн, и хотя через эти врата могли прорваться лишь самые слабые и мелкие из фоморов, все же труднее всего замкнуть было первые. Но магия сработала и дальше было легче: на Йоль, на Имблок, на Остару, на Бельтайн, на Литу, на Ламмас замыкались врата, и последние — великие — сомкнулись на Мабон.
Теперь кто-то начал обратный отсчет.
Сегодня ночь Самайна. Он отворил малые врата.
Возможно, если остановить его прежде, чем он отворит остальные, малые врата еще можно закрыть…
Не стоит отчаиваться. Падре Лазар всегда говорил: отчаяние — самый страшный грех. Отчаянием ты показываешь свое неверие. Падре Лазар верил в силу Нового Бога. И верил в магию своей веры. Хотя он не любил, когда Ортанс называла это магией.
— Держись рядом со мной. Молчи. И не бойся. Хотя бы не показывай им, что ты их боишься, — сказал падре Лазар. — Мы выглядим, как люди, но все же необычно. Они ничего не поймут, но ты почувствуешь их настороженность. Но не бойся. Они не знают. В этой деревне нет тех, кто мог бы понять…
Ортанс кивнула.
Они действительно выглядели необычно: молодой и очень красивый священник, юная и очень красивая монахиня. Юные и красивые монахини иногда встречаются, молодые и красивые священники встречаются реже, но вдвоем они уж слишком бросались в глаза. Все встречные аж шеи выворачивали, разглядывая их. Гламор — магия фэйри — могли приглушить нечеловеческое сияние глаз, волос и кожи, но совсем скрыть красоту они не могли…
Падре Лазар и Ортанс были не чистокровными фэйри, а полукровками. Детьми от союза смертного и фэйри. В их случае фэйри принадлежал к самому могущественному волшебному народу: и у Лазара, и у Ортанс отцы были сидхэ. От сидхэ они получили свою фантастическую красоту, свою силу и способности к магии. Но человеческая часть существа приглушала и растворяла магию, и у них не хватало сил на полноценный гламор.
Любой сидхэ может принять ту личину, которую захочет, и прекраснейшая из дев может предстать перед смертными сгробленной старушкой. Полукровки Лазар и Ортанс менять внешность не умели. Они оставались высокими, стройными, тонкокостными, с точеными лицами, нежной кожей и большими ясными глазами.
Роскошные белокурые волосы Ортанс были спрятаны под монашеским покрывалом, а глаза цвета чистой бирюзы — у людей таких не бывает! — с помощью гламора превращены в серые. Но все же она была прекрасна, как Пречистая Дева с картины.
Роскошные огненно-красные кудри Лазара были коротко острижены, с помощью гламора он придал им простой рыжий оттенок, а свои фиалковые глаза сделал карими. Но все же он был красив, как юный Архангел.
Коричневая сутана Лазара и черно-белое монашеское облачение Ортанс, и то, что Лазар ехал на буром муле, а Ортанс — на круглобоком сером ослике, не придавало их облику обыденности.
Они выглядели слишком красивыми.
А еще они не были людьми.
Все люди чувствуют чужаков. Не сознают, не понимают, не допускают мысли, но… чувствуют. Но иногда встречаются те, кто видит сквозь гламор. Или знающие и опытные. Их надо опасаться. Из-за них Лазар и Ортанс могут угодить на костер. Вместе с тем младенцем, которого они ехали спасать…
Правда, Лазар сказал, что в деревне Мадо нет знающих и опытных.
Видящие же встречаются редко.
Потому что фэйри их не просто ослепляют, как рассказывают в сказках.
Фэйри их убивают.
Стояла весна 1756 года. Лазар и Ортанс выехали еще затемно, а сейчас солнце поднялось высоко, мул и ослик устали, хотя хозяева пытались поддержать их силы магией, поглаживая животных между ушами. Прикосновения фэйри целебны для животных, и даже полукровки имеют эту власть… Но все же следовало бы дать им отдых, да и самим передохнуть в тени.
Однако останавливаться было нельзя. Нужно было спешить.
Стояла весна 1756 года, в просвещенной Франции уже не казнили за колдовство.
Но в деревеньке Мадо местная девушка родила ребенка: как сама она твердила, от демона.
Демон был прекрасен, он встретил ее у реки, с его золотых волос текла вода, он играл ей на арфе, он затуманил ей разум, он соблазнил ее, и она приходила к нему на свидания, и получала такое наслаждение, о котором и представить себе не могла.
А потом однажды она пришла к нему сразу после причастия, и ей словно глаза промыли — она увидела, что он не человек, что зубы у него острые, все зубы острые, как у зверя, и что кожа его холодна, как не бывает у человека, и звуки его арфы больше не имели власти над ней, и она бежала от него…
А потом поняла, что беременна, и призналась во всем матери и священнику.
Она хотела вытравить плод, но священник запретил, не поверил, что ее соблазнил демон. Священник подумал, что девка согрешила, а теперь про демонов сказки сочиняет.
И вот теперь родилась девочка, а юная мать не желает давать ей грудь и кричит, что ее нужно бросить в огонь.
Мать и бабушка не хотят ночевать с малюткой под одной крышей…
Соседи считают, что ублюдка лучше все-таки сжечь…
Священник забрал кроху в свой дом, его верная служанка кормит девочку коровьим молоком из рожка, но он боится собственных прихожан, которые непонятно почему возненавидели беззащитного младенца. Он окрестил девочку, дал ей имя Мари-Анжель, поручая ее защите Богородицы.
Малютка во время священного обряда не кричала, как другие младенцы, а блаженно погукивала. Что не удивительно, она же наполовину никса, родной стихией ее отца была вода! Никсы — одни из самых неагрессивных и доброжелательных к людям фэйри. Они любят музыку и питают слабость к красивым смертным девушкам. И обычно их отпрыски не попадают в приют, потому что они — прехорошенькие и послушные детки, которых все любят. Да и связь с никсом как правило остается в памяти смертной, как приятное приключение.
Но только не в этот раз. И крошке Мари-Анжель не помогло ее хорошее поведение во время
