Божьим, мы сохраняем и свободу воли, пусть даже грех ограничивает ее пределы. Даже после грехопадения Бог»не отнял у людей способности желать — желать повиноваться или не повиноваться Ему». Верное идее синергии, православие отвергает любые истолкования грехопадения, которые не оставляют места человеческой свободе.
Большинство православных богословов отвергают идею»первородной вины», выдвинутую Августином и все еще принимаемую (хотя и в смягченном виде) Римско–католической церковью. Человеческие существа (учит Православная церковь) автоматически наследуют адамову тленность и смертность, но не его вину: они виновны лишь в том, что по собственному свободному выбору подражают Адаму. Многие западные христиане полагают: что бы человек ни делал в падшем и неискупленном состоянии, его дела не могут быть угодны Богу, ибо запятнаны первородной виной.«Дела, совершенные до Оправдания, — гласит тринадцатое из тридцати девяти положений Англиканской церкви, —…не угодны Богу,.. но имеют греховную природу». Православные не могли бы этого утверждать с уверенностью. И православные никогда не считали (как считал Августин и многие на Западе), что некрещеные младенцы, будучи запятнаны первородной виной, обречены справедливым Богом вечному адскому пламени [67]. Православное видение падшего человечества гораздо менее мрачно, чем августинианское или кальвинистское.
Но хотя православные считают, что и после грехопадения люди сохраняют свободу воли и еще способны к добрым делам, они согласны с Западом в том, что грех воздвиг преграду между человечеством и Богом, которую своими силами людям не сломать. Грех закрыл доступ к единению с Богом. Но так как мы не могли прийти к Богу, Бог пришел к нам.
Иисус Христос
Воплощение есть акт божественной филантропии — любви и доброты Бога к человечеству. Некоторые восточные богословы, рассматривая воплощение под таким углом зрения, утверждают, что даже если бы люди не согрешили, Бог в своей любви к человечеству все равно бы вочеловечился: воплощение нужно считать частью предвечного замысла Божьего, а не только ответом на грехопадение. Так думали Максим Исповедник, Исаак Сирин, такова же была точка зрения некоторых западных богословов, в первую очередь Дунса Скота (1265–1308).
Но так как человеческий род пал, воплощение явилось актом не только любви, но и спасения. Соединив в своем лице человеческую и божественную природы, Иисус Христос вновь открыл нам доступ к единению с Богом. Христос явил в себе, что означает истинное»подобие Божье», и своей искупительной и торжествующей жертвой вновь сделал это подобие доступным для нас. Христос, этот второй Адам, пришел на землю и отменил последствия непослушания первого Адама.
Основные элементы православного учения о Христе уже были обрисованы в главе 2: истинный Бог и истинный Человек, одно Лицо в двух природах нераздельно и неслиянно: единая Личность, но наделенная двумя волями и двумя энергиями.
Истинный Бог и истинный Человек; как говорит епископ Феофан Затворник,«под покровом плоти Христовой христиане видят Триединого Бога». Эти слова ставят нас лицом к лицу с самой, пожалуй, яркой чертой православного видения воплощенного Христа: со всепоглощающим ощущением Его божественной славы. В жизни Христа были два момента особенно явного проявления этой божественной славы: преображение на горе Фавор, когда нетварный свет Его божества просиял сквозь покровы плоти, и воскресение, когда гробница раскрылась под напором божественной жизни, и Христос с торжеством восстал из смерти. В православном богослужении и православной духовности эти два момента занимают совершенно особое место. В византийском календаре Преображение причисляется к одному из двенадцати великих праздников и гораздо более значимо, чем на Западе. Мы также отмечали, что нетварный Фаворский свет занимает центральное место в православном учении о мистической молитве. Что касается воскресения, его дух пронизывает всю жизнь Православной церкви:
Через все превратности истории Греческая церковь сумела пронести подлинный дух первых веков христианства. Ее литургия все еще содержит тот элемент чистой радости о воскресении Господнем, которую мы находим у стольких ранне–христианских авторов.
Тема воскресения Христова совокупляет все богословские понятия и реалии восточного христианства и объединяет их в одно гармоничное целое.
Однако было бы ошибочным думать, будто православие — это лишь культ божественной славы Христовой, Его преображения и воскресения. Как бы ни почитали православные божественную славу Господа, они не пренебрегают Его человеческой природой. Возьмем, к примеру, их любовь ко Святой земле: ничто не может сравниться с живым почитанием набожными православными тех мест, где воплотившийся Христос жил как человек, где Он ел и пил, где Он мыслил, страдал и умер. Точно так же чувство радости воскресения не затмевает в глазах православных важности креста. Изображения распятия занимают у православных не менее важное место, чем у неправославных христиан, а почитание креста в византийском богослужении даже более развито, чем в латинском.
Таким образом, следует отвергнуть как ошибочное то расхожее мнение, будто Восток сосредоточен на почитании воскресшего Христа, а Запад — на почитании Христа распятого. Если уж проводить сравнения, то вернее было бы сказать, что Восток и Запад несколько по–разному мыслят распятие. Православное отношение к распятию отчетливее всего проступает в гимне, который поют в Страстную пятницу:
Он, одевшийся светом, словно покрывалом,
Стоял нагим на суде.
Он получал пощечины
От рук, Им сотворенных.
Чернь пригвоздила ко Кресту
Господа славы.
В Страстную пятницу Православная церковь думает не столько о человеческом страдании Христа как таковом, сколько о контрасте между Его внешним унижением и внутренней славой. Православный верующий видит не страдающую человеческую природу Христа, но страдающего Бога:
Ныне висит на древе
Тот, Кто подвесил землю посреди вод.
Терновый венец венчает Его,
Царя ангелов.
Облачили в пурпур поругания Того,
Кто облекает небеса облаками.
За покровом кровоточащей и поруганной плоти Христа православные видят Триединого Бога. Даже Голгофа есть теофания, даже в страстную пятницу в церкви слышна нота пасхальной радости:
Поклоняемся Страстям (страданиям) Твоим, Христе:
Яви нам Твое славное Воскресение!
Величаю Страсти Твои,
Хвалю Твое погребение и Воскресение,
Восклицая: Господи, слава Тебе!
Распятие неотделимо от воскресения, ибо они суть единое действие. Крестный путь всегда рассматривается в свете пустой гробницы, крест есть символ победы. Когда православные думают о Христе распятом, они думают не только о Его страданиях и покинутости. Они думают о Нем как о Христе– победителе, Христе царе, правящем с Древа:
Господь пришел в мир и жил среди людей, чтобы разрушить владычество дьявола и освободить людей. На Древе Он торжествует над силами, противящимися Ему, когда солнце померкло и земля содрогнулась, когда гробы раскрылись и тела святых восстали. Смертью смерть поправ, Он уничтожил того, кто имел власть смерти.
Христос — наш победоносный Царь не вопреки распятию, но благодаря ему:«Я называю Его царем, потому что вижу Его распятым»(Иоанн Златоуст).
Именно в такой перспективе видят православные христиане крестную смерть Христа. Между таким подходом к распятию и подходом средневекового и послесредневекового Запада имеется много точек соприкосновения; однако в западном подходе есть вещи, которые смущают православных. Как представляется, западные христиане проявляют тенденцию к тому, чтобы мыслить распятие изолированно,
