Выше сказано, что самоотвержение должно простираться и на все способности души — разум, волю и сердце. Отвержение разума состоит не в том, чтобы оставить собственное мышление, исследование предметов, вникание в основания, причины и цели всего существующего и происходящего в мире, а в том, чтобы в познании предметов, особенно Божественных, не полагаться на свой разум, не доверять своему мнению, а, по выражению апостола (см. 2Кор. 10, 5), надобно разум пленить в послушание Христово, то есть подчинить разум вере Христовой, Божественному учению, изложенному в Священном Писании, так, чтобы оно было главным руководительным началом в познании предметов, особенно Божественных; всякое знание, согласное с этим учением, признавать за истинное, не согласное отвергать как ложное, опасаясь в противном случае заблуждения; тем более нельзя идти в познании предметов вопреки Священному Писанию — это уже не только заблуждение, но и пререкание Богу, явная погибель.
В чем состоит отвержение воли своей и подчинение воле Божией, раскрытой в Законе Божием, это всякому понятно. Но не всякому бывает понятна воля Божия, открывающаяся в разных обстоятельствах нашей жизни, устрояемых Промыслом Божиим. Тут до познания воли Божией надобно доходить путем размышления, соображения внешних обстоятельств с нашим нравственным состоянием, чего оно требует, надобно прислушаться к голосу совести, что она одобряет, считает богоугодным, то надобно сделать со страхом Божиим, с желанием исполнить волю Божию. Если голос совести неясен, советуют до трех раз помолиться Богу, чтобы Он открыл нам Свою волю, и после того, что Бог положит на сердце, несомненно то и исполнить; а в случае недоумения можно попросить совета у людей благоразумных — с верой и желанием узнать от них волю Божию и по совету их поступить. Иные в недоуменных случаях хотели узнать волю Божию метанием жребия; но при сложных, запутанных обстоятельствах это не может быть верным, несомненным указателем воли Божией.
Самоотвержение по отношению к сердцу должно состоять в том, чтобы отвергнуть желание жить только для своего удовольствия, не домогаться утешений, радостей не только чувственных, но и духовных, опасаясь излишества их как духовного пьянства. Как вещественное вино, принимаемое нечасто и в меру, веселит сердце человека, ободряет, придает силы для труда, а выпитое не в меру причиняет большой вред, так надобно думать и о духовных утешениях, особенно в настоящем нашем состоянии, когда грехолюбивая природа наша легко может злоупотреблять ими. Если без нашего домогательства Бог пошлет нам утешение, то надобно принимать его с благодарностью, как незаслуженный дар Божий для подкрепления нашей немощи, а в случае скорби не малодушествовать, не унывать, но с покорностью воле Божией принимать как полезное, необходимое врачевство наших душевных недугов и как должное возмездие за грехи и все делать для угождения Богу.
О порядке подавления страстей
Для успеха в подвигах самоотвержения недостаточно оставить прежние пороки, греховные привычки, слабости, обычаи, не довольно подавлять и одни производные страсти, все равно, как бесполезно отсекать одни крайние ветви ядовитого дерева — от ствола и корня опять вырастут новые ветви; чтобы истребить дурное дерево, надобно вырвать корень его. Так и в нравственной жизни надобно сначала подавить главные страсти — родоначальницы прочих страстей, от которых происходит целое полчище пороков[242]. А из этих главных страстей прежде всего надобно подавлять первое порождение самолюбия — гордость; иначе обуздание одной чувственности с ее страстями, без подавления гордости, без подчинения духа Закону Божию, будет бесполезно, даже может еще питать и усиливать духовную гордость, которая гибельнее всех чувственных страстей. Диавол пал одной гордостью, и пал глубоко, безвозвратно. А с подавлением гордости легче будет побеждать и прочие страсти. Потому прежде всего надобно стараться о приобретении смирения. Оно должно быть основанием духовного здания добродетелей. Как высокие здания без фундамента не могут прочно созидаться и долго стоять, так и добродетели без смирения не могут быть твердыми, устоять против искушений и не имеют внутренней чистоты и достоинства, все равно как яблоко, по наружности красивое, а внутри гнилое. Хотя и. пост нужен в начале подвижничества для подавления плотской страсти, для облегчения деятельности души в молитве и духовном размышлении, но без смирения и пост не принесет пользы, даже может еще послужить пищей самомнения, тщеславия. Иные страх Божий считают началом как премудрости, так и спасения. Так думает преподобный Кассиан и лествицу, по которой надобно восходить к высшему нравственному совершенству, изображает так. Начало премудрости и нашего спасения, говорит он, есть страх Божий. От страха Божия рождается спасительное сокрушение; от сокрушения сердца происходит отвержение мира, нестяжательность; от этого — смирение, от смирения происходит умерщвление своей воли; от умерщвления своей воли увядают корни страстей; а от этого все страсти душевные исчезают; а когда страсти исчезнут, тогда добродетели плодятся, возрастают. А от возрастания добродетелей происходит чистота сердца; чистотой сердца приобретается совершенство апостольской любви. И таким образом достигнем до края любви, которая есть Бог[243]. Но страх Божий служит только сильным побуждением к подвигам благочестия и лучше всего ведет к смирению. Так же надобно понимать и тех, кто говорит, что поприще благочестия надобно начинать с терпения ежедневно встречающихся искушений, скорбей. Это потому, что безропотное терпение скорбей удобнее приводит к смирению, а смирение должно быть основанием всех подвигов и добродетелей. Об этом говорит святой авва Дорофей. Некто из святых старцев сказал: «Прежде всего нужно нам смиренномудрие». Исследуем, почему он говорит, что прежде всего нужно нам смиренномудрие, а не сказал, что прежде нужно воздержание? Ибо апостол говорит:
Как побеждать страсти
Всегда отсекайте страсти, говорит святой авва Дорофей, пока они еще молоды, прежде нежели они вкоренятся и укрепятся в вас и станут удручать вас. Ибо тогда придется вам много пострадать от них, потому что иное дело вырвать малую былинку и иное — искоренить большое дерево. Один великий старец прохаживался с учениками своими, где были различные кипарисы, большие и малые. Одному ученику старец велел вырвать малый кипарис; ученик без большого труда вырвал его. Потом старец велел вырвать большой кипарис; ученик один уже не мог вырвать этот кипарис, но при помощи других с большим усилием едва мог вырвать его. Тогда старец сказал братиям: «Вот так и страсти, братия, пока они малы, то, если мы пожелаем, легко можем исторгнуть их; если же вознерадим о них, как о малых, то они укрепляются, и чем более укрепляются, тем большего труда требуют от нас. А когда очень укрепятся в нас, тогда даже и с трудом мы не можем одни исторгнуть их из себя, если не получим помощи от некоторых святых, помогающих нам по Боге». Итак, постараемся отсекать свои страсти, пока они еще молоды; прежде чем испытаем от них бедствия и горести, потрудимся немного, и найдем великий покой. Отцы сказали, каким образом человек должен постепенно очищать себя: каждый вечер он должен испытывать себя, как он провел день, и опять утром, как провел ночь, и каяться перед Богом, в чем случилось ему согрешить. И
