Сбросив пальто, он мигом очутился в подвале.
Тьма обволокла его. Пахло сыростью, обгорелым кирпичом, тленом. Шагов не было слышно. Ноги утопали в толстом слое пепла, который взлетал клубами, застилая помещение. Пепел. Что горело здесь несколько лет назад? Что превратилось в этот серый, почти невесомый порошок? Доски от ящиков из-под винной посуды? Пивные бочки? Старинные картины? Драгоценные янтарные панно? Или просто хлам, натасканный в последние ночи полуголодными, иззябшими фольксштурмовцами?
Сергеев поднял горсть пепла и медленно пропускал его сквозь пальцы, не замечая, как сереют колени его брюк и полы пиджака.
Пошарив руками, вытащил кусок обугленной доски. В свете фонарика он не увидел на нем ни одного пятна побелее. Уголь и уголь. Ни клейма, ни буковки. Попробуй догадайся, что это было…
Ясным оставалось одно: ящиков с янтарем здесь нет.
Этот вывод подтвердился, когда к вечеру солдаты тщательно простукали все стены, потолки и пол.
Искать следовало в другом месте.
5
— Все в порядке, можете отправляться, — довольно сказал старшина, вручая Соломахе и Ткаченко увольнительные записки.
Мимо дежурного по полку они старательно прошагали в ногу. Миновав проходную, остановились.
— Куда, Михайло? — спросил Соломаха.
— В кино пойдем. В «Заре» сегодня «Встреча на Эльбе» идет, забыл разве? Надо хоть на своих посмотреть, наши ребята снимались.
На автобус сесть не удалось, пришлось шагать до рынка. Впрочем, солдату такие переходы — полтора километра — все равно, что квартал пройти. Вышли к мясокомбинату, подождали «пятерку».
Трамвай не спеша протарахтел по Аллее Смелых, обогнул закрытый на зиму парк возле форта, свернул на улицу Дзержинского, потом долго полз среди развалин, пока не вышел на перекресток у замка. Здесь, как всегда, образовалась «пробка». Водители машин нетерпеливо сигналили, вагоновожатый тоже позванивал, но регулировщик у постамента, где некогда красовался Бисмарк, пропускал машины вдоль Житомирской и, казалось, не обращал на «поперечных» внимания.
Ткаченко выглянул в приоткрытую дверь и вдруг сказал:
— Выйдем здесь, Иван, по замку побродим. Пока народу нет, посмотрим.
— Все янтар… — начал было Соломаха, но тут же осекся под строгим взглядом приятеля.
— Не болтай лишку. Забыл? — сказал Ткаченко и потянул приятеля за рукав. — Давай выйдем. Там поговорим.
На улице он мечтательно произнес:
— Знаешь, Иван, и в самом деле охота мне эту комнату найти. Вот не слыхал я о ней раньше — и душа не болела. А теперь все время хожу и про нее думаю. Красота-то, наверно, какая! А? И ты представь: вдруг найдем! Поставят ее на место и напишут: нашел ее солдат Михаил Григорьевич Ткаченко. Здорово, а?
— Так уж и напишут. Там даже про Растрелли не написали, а ты вон куда махнул — солдат Михайло Ткаченко! Таких Ткаченко на земле знаешь сколько?
— Ладно, ладно, не ворчи. Давай лучше пошукаем.
— Взводный не разрешает поодиночке лазить.
— Так то ж во время работы. А сейчас мы в увольнении.
По обледенелым ступеням они вскарабкались к подножию башни. Лестница делала здесь поворот, едва заметная тропинка вела вдоль стены, мимо полукруглых арок, одна из которых — это уже знали солдаты — была чуть выше и шире остальных и служила воротами во двор.
Пройдя под высоченными, полуобрушенными сводами, покричав и послушав, как гулко откликается эхо, друзья вышли на площадь, замкнутую с четырех сторон облезлыми и обвалившимися стенами.
— Покурим, Иван? — предложил Ткаченко.
Они сели на груду камней, чуть припорошенных рыхлым снегом, и свернули цигарки. По привычке пряча их в рукава шинели, затянулись раз, другой.
Ткаченко все время оглядывался по сторонам, прищуривал глаза, словно разгадывая трудную задачу.
— А знаешь, Иван, вот где-то тут подвалы должны быть. Помнишь, лейтенант прошлый раз говорил — скоро на эту сторону переберемся. А что, если сейчас попробовать? Вот хоть эту кучу малость пошевелить.
— Так ни лопаты, ни лома нет. Голыми руками не возьмешь.
— Как нет? Мы же вчера часть ломов и лопат в развалке запрятали, чтобы в роту не носить зря.
Точно! Лом и лопаты действительно оказались на месте.
Копать принялись наугад, там, где только что сидели. Верхний слой щебня и обломков кирпича сняли сравнительно легко, потом пришлось поднатужиться: пошли глыбы покрупнее. Наконец уперлись в серый камень-валун.
— Качнем его, Миша? — спросил вошедший во вкус Соломаха. — Попробуем?
— Давай!
Взялись в четыре руки. Но камень не поддавался. Старались подсунуть под него лом, раскачать — ничего не получалось.
— Может, бросим? — взмолился весь взмокший от пота Ткаченко.
— Я тебе брошу! Сам подговорил, а теперь — бросим. А ну, давай еще! Чтоб два мужика да с каким-то булыжником не справились? Наддай!
Камень качнулся. Сперва он чуть накренился в сторону, потом поддался вверх, снизу появился зазор в палец шириной.
Соломаха мигом вогнал в щель свой ломик. Навалились. И камень не выдержал, дрогнул и отвалился в сторону.
— Вон какого дурака свернули, — довольно сказал Соломаха. — Только про. ку-то что?
Ткаченко бросил в яму кирпич, потом другой. Прислушались. Кирпичи летели куда-то вглубь.
— Тут что-то есть. — Соломаха озадаченно покачал головой. — Может, до завтра отложим?
— Скажешь — до завтра! Кто тебе разрешит в одиночку лазить? Лучше сейчас попробуем. Вдруг найдем что-нибудь. Попробуем, а, Ваня? — Голос Ткаченко стал почти умоляющим.
Иван для виду поломался, потом сказал:
— Ладно. Спички у тебя есть?
— Есть немного. Хватит. Далеко не пойдем.
— Далеко… Может, там и идти-то некуда.
Первым полез Ткаченко. Он опустил ноги в отверстие, придерживаясь руками за смерзшийся кирпич.
— Давай, давай, — торопил Соломаха.
— Сейчас, не торопись вперед батька в пекло, — серьезно ответил Ткаченко и вдруг, не проронив больше ни слова, исчез в черном провале. Откуда-то издалека послышался его крик.
— Миша, ты что? — испуганно закричал Соломаха, нагибаясь над дырой.
— Ничего. Тут скат крутой. Ногой во что-то уперся. Осторожней спускайся.
Они сползли по наклонному цементному полу. Нащупали ногами выступ, задержались. Ткаченко зажег спичку. Рядом друзья увидали рельсы для вагонеток.
— Здорово! Прямо железная дорога! А для чего? Спустимся дальше, — предложил Ткаченко.
— Ладно.
Осторожно, задом, поползли дальше, держась руками за рельсы.
