и разного рода контрабандой. Постепенно она стала вторгаться и в новый для себя бизнес — ночной досуг (в полном объеме этого понятия).
Виктор Окунев отметил, что дела у балаковцев идут весьма успешно, а между тем они не влезают в торговлю наркотиками, человеческими органами, детскую проституцию и прочие хотя и выгодные, но чреватые фатальными последствиями для самой группировки операции.
Если такую вот структуру, полагал Виктор, очистить от не слишком доходного и опасного криминала, вроде автомобильных подстав на дорогах, то рулить ею одно удовольствие. Кроме того, он видел немало таких возможностей для укрепления и расширения бизнеса, каких Прохор в силу ограниченности своего интеллекта и предположить не мог.
Тогда и возникла у честолюбивого юриста идея скинуть авторитета с командного поста и занять его место. Как конкретно это сделать, Виктор придумать, правда, не мог, но считал, что надо сначала внедриться в группировку, стать своим человеком в окружении Прохора, а там видно будет.
Этот, в общем-то, нехитрый по мысли, но достаточно сложный по исполнению план он до поры до времени с успехом воплощал в жизнь. Вытащив со скамейки подсудимых нескольких балаковских братанов и дав самому Прохору парочку бесплатных, но весьма ценных юридических советов, он постепенно стал для авторитета особо доверенным лицом, оттерев в сторону всех остальных его приближенных.
Но всё, или, по крайней мере, очень многое, изменилось лет пять назад, когда в свите Прохора неожиданно появился некий Финк. Откуда взялся этот смазливый прощелыга, Виктор Окунев (а теперь уже Окунь и Советник) понять не мог и даже не знал, что означает само слово «Финк» — кличку или фамилию.
Совершенно непостижимым образом новичок почти молниеносно оттеснил от трона Окуня и приобрел на Прохора исключительное влияние, а когда — при подозрительных, между прочим, обстоятельствах! — погиб в автокатастрофе кассир группировки, Финк занял его место.
Советник, проанализировав сложившееся состояние дел, пришел к выводу, что новый хранитель общака втягивает Прохора в некие сомнительные операции, похоже, очень рискованные со всех точек зрения. Однако Виктор Окунев ситуацию уже не контролировал.
Конечно, он пытался открыть боссу глаза, но быстро понял — себе дороже. Чего не отнимешь у Финка, так это его умения располагать к себе людей, причем, как мужской пол, так и женский. Обаяние у него — просто дъявольское!
И вот пару недель назад произошло то, чего Окунь боялся и, одновременно, на что очень рассчитывал. Прохору как-то потребовалась крупная наличка, и он приказал Финку доставить ее к нему в офис. Однако кассир с искомой суммой так и не появился, а вскоре выяснилось, что он вообще исчез в неизвестном направлении, прихватив, видимо, немалую часть балаковского общака.
Все службы Прохора включились в поиски Финка, но Окунь полагал, что данное мероприятие совершенно бесполезно. Ясно, что этот сукин сын уже ошивается за кордоном, откуда достать его очень нелегко, если вообще возможно.
И вдруг звонок Гангута, причем конфиденциальный, по поводу сбежавшего кассира! Неужели бригадир каким-то образом выследил гаденыша? Но чего ради Финк остался в Москве? И почему Гангут позвонил именно ему, Советнику?
На последний вопрос ответ, возможно, не столь сложен. Советник неоднократно и разными способами демонстрировал Гангуту свое расположение. Спасал его от гнева босса, когда бригадиру случалось проштрафиться, охотно давал ему юридические советы во всяческих житейских передрягах, подсказывал, куда выгоднее вложить свои деньги, и прочее. Возможно, такая вот политическая линия в данный момент и сработала.
А это была именно политика. Окунь, конечно, не чувствовал к толстозадому бригадиру особой симпатии, он имел к Гангуту стратегический интерес. За этим братком стояла самая большая в группировке бригада, и при решающей в недалеком будущем, как планировал Советник, схватке за власть, он рассчитывал привлечь команду Гангута на свою сторону.
Дело, по которому звонил Гангут, было, вероятно, довольно срочное, уж очень взволнованно он говорил по телефону, однако принять бригадира в квартире матери Окунь не мог, да и вот так, в спешке, завершать каждодневный часовой ритуал посещения больной тоже не хотелось — уж очень она впечатлительна, не стоило ее волновать.
Со стороны это, видимо, может показаться странным, но Окунь, совсем не считая свои отношения с Анастасией Федоровной некоей патологией, тщательно скрывал от братвы, что у него имеется горячо им любимая тяжелобольная мать. Сей факт, как он считал, принижал его образ сильной личности, который Советник тщательно выстраивал и всячески демонстрировал перед балаковскими бандитами. Иначе нельзя — сожрут.
Окунь, приехав к себе домой, с чрезвычайным волнением ожидал прибытия Гангута, но тот, появившись буквально через несколько минут, увидел перед собой, как обычно невозмутимого, холодного, уверенного в себе человека.
Советник встретил бригадира в почти распахнутом домашнем халате, который не скрывал его жилистое, мускулистое, но сухое и стройное тело. Всем балаковским было известно, что Окунь постоянно держит себя в форме — в квартире у него находится велотренажер и он регулярно делает пробежки в близлежащем парке, чего не замечено ни за кем в группировке Прохора.
Сам Гангут из мощного качка, каким был еще три-четыре года назад, превратился в довольно рыхлого мужика весом в центнер с четвертью, и бригадир невольно позавидовал хозяину квартиры.
— Кофе будешь?
— Да ладно, обойдусь. Не до того, блин.
— Тогда рассказывай.
Окунь сделал приглашающий жест рукой, и бригадир, расположившись в удобном кресле, полез в карман за сигаретами. Хозяин квартиры, который сам не курил, поморщился, но молча пододвинул гостю чайное блюдце вместо пепельницы.
7. Полковник Сбитнев
В кабинет начальника РУВД зашел засидевшийся в коридоре старший лейтенант Фомичев.
Это был высокий, довольно симпатичный парень, лет двадцати восьми, с наглыми, но смышлеными и выразительными глазами, в которых в данный момент играла победная улыбка.
«Ишь, сукин сын, доволен, что случайно преступника задержал; можно сказать, походя раскрыл убийство, — с привычной ненавистью к вымогателям в мундирах подумал полковник Сбитнев. — Воображает, ему орден за это дадут. Убил бы гада».
Фомичев двинулся было прямо к столу полковника, видимо полагая, что ему сейчас предложат присесть, но, наткнувшись на жесткий, даже свирепый взгляд начальника РУВД, спал с лица и застыл на месте.
— Ты почему остановил эти «Жигули» с пенсионером? — почти злобно спросил Сбитнев.
— Так там же труп был, — захлопал старший лейтенант длинными, как у девицы, ресницами.
— Ага. И ты об этом знал? Знал заранее? — Полковник поднялся из-за стола и бросил такой подозрительный взгляд на гаишника, что тот никак не мог ответить на этот простой вопрос, судорожно хватая воздух враз пересохшим ртом. — Ну? Почему молчишь?
— Да я… Да не… Случайно остановил… Обычная проверка…
— Вот как! А ты разве не знаешь приказ нашего министра, что никого нельзя останавливать даже для проверки документов, если человек не нарушил правил дорожного движения или не совершил какого- либо проступка? Что такого нарушил этот водитель на «шестерке»? — не снижая тона, продолжал наседать Сбитнев на вконец опешившего гаишника.
— Он не включил правый поворотник, — наконец нашелся тот, что соврать.
Но начальник РУВД будто ожидал такой ответ и сразу же срезал старшего лейтенанта:
— С улицы Раздольной, откуда выезжал задержанный тобой гражданин Козлов, правого поворота к
