свое повышение? Вроде бы это плохая примета. Но вслух майор ничего не сказал, а продолжал задумчиво жевать лимонную корку.
— Ты не волнуйся, — похоже, прочитал его мысли генерал. — На этот раз все пройдет как надо. — И, помолчав, он торжественно произнес: — Меня уже представили министру. Ну, давай ещё по одной, и расходимся. — И Коржиков снова разлил коньяк. — Чтоб у нас с тобой на новых должностях было все путем, — провозгласил он второй тост.
Выпив свою рюмку, наконец подал голос и майор:
— А как же с делом Немелова? Следователь Шигарева закрывать его не хочет.
— Юра, о чем ты говоришь? Нас с тобой повышают за полную ликвидацию оргпреступности в Западном округе столицы. Ведь рэкетиров в этом округе больше нет. Так?
— Вообше-то осталась пара бригад. Никулинские, например. Хотя они больше орудуют на Юго- Западе, но залезают и в наш округ. Есть ещё и некий Гиря, который сотрудничал со сколковцами.
— Это все мелюзга! — отмахнулся генерал. — Станешь начальником отдела — управишься с ними за месяц. Ликвидированы основные банды — Посланника и Арлыка. Такого успеха в Москве, да и в стране давно никто не добивался. А прокурорше мы быстро рот заткнем, я уже звонил её начальнику, Алексею Алексеичу. И папаша этой девочки нам здесь тоже поможет.
«Уже легче», — подумал майор и решился, наконец, перейти к самому болезненному вопросу: — В отношении банды Арлыка… И самого главаря конкретно… Боюсь, товарищ генерал, я невольно ввел вас в заблуждение… — То есть?.. — На лице Коржикова мелькнула тень тревоги. — Дело в том, что теперь установлено точно: на Молодогвардейской улице погибло только четверо можайских и был ли среди них Арлык — неизвестно. Генерал некоторое время недоуменно глядел на подчиненного, словно пытался понять, не разыгрывает ли его майор, а потом вдруг расхохотался. — Так ты ничего не знаешь! Тоже мне, элитный сыщик! — Коржиков долго не мог угомониться, но, наконец, посерьезнел. — Я за тебя по можайским всю работу проделал. О бойне в Дмитровском районе слышал? В деревне Чернушки? — Майор кивнул. — Все трупы уже опознаны как члены арлыковской банды и поименно идентифицированы. Что они там делали и кто их отстрелял, для нас неважно — этим занимается областная прокуратура. Похоже, концов она и не найдет: дело было почти ночью, а в свидетелях — только до смерти перепуганные да выжившие от старости из ума бабенки. Повторяю, нас это не трогает. Главное — можайские ликвидированы. Фролов испытал чувство огромного облегчения, и все-таки кое-что его ещё тревожило: — А Арлык? Он опознан? Коржиков внимательно посмотрел на майора и выдвинул неожиданную версию:
— А был ли вообще в природе этот Арлык? Кто его видел? Никто. Полагаю, придуманной кличкой воспользовался кто-то из погибших можайских, имевшиих, так сказать, официально совсем другое прозвище. Зачем? Для запудривания мозгов — нам и коммерсантам. Фролов ненадолго задумался.
— Что ж, очень похоже на правду. — Еще секунду-другую помолчав, он, несколько расслабившись от выпитого коньяка и чрезвычайно благоприятной информации, озвученной Коржиковым, неожиданно для самого себя произнес то, о чем совсем не собирался говорить генералу. — Но вот один из захваченных нами сколковцев, находившийся с тыльной стороны арлыковского офиса и первым оказавшийся на месте взрыва, утверждает, что видел, как на большой скорости от «склада» «Симплекса» уходила иномарка.
Второй раз за время разговора с майором Семен Коржиков заметно встревожился. — Что за иномарка? Номера машины этот сколковец запомнил? — Нет. Ни номера автомобиля, ни его марки он назвать не смог. Сказал только, что машина как будто иностранная. И ещё ему показалосъ, что в салоне было два человека. — Думаю, эта машина просто проезжала мимо «склада», — с нажимом произнес генерал. — Увидел водила, что там творится, испугался и понесся от греха подальше. Вот и все. — Кооржиков встал. — Полагаю, приказ о моем и твоем назначении будет подлисан не позднее понедельника. Может так случиться, что мы больше и не свидимся. Ну, бывай. — И он протянул руку майору.
Фролов покидал кабинет генерала в приподнятом настроении. И, тем не менее, совсем не мнительному и не склонному к рефлексии старому оперу почему-то казалось, что дела Посланника и Арлыка далеко не закончены, их фигуранты ещё всплывут на свет божий, и все это грозит для него, без пяти минут подполковника Юрия Фролова, неясными, но крайне неприятными последствиями.
Шигарев и Шигарева
Зам Генерального прокурора Иннокентий Трофимович Шигарев, закончив службу, уселся в свою «ауди-6», добрался до Беговой улицы и свернул в тихий малозаметный дворик. Здесь, в глубине жилмассива, в одном из домов находился спортзал «Динамо», где его дочь Вера два раза в неделю занималась фехтованием. По пятницам она, по договоренности с отцом, приезжала на занятия без своего авто. Иннокентий Трофимович забирал её, и они вместе ехали на выходные на дачу в Раздоры. В Москве же отец и дочь жили раздельно. Едва он остановил машину, как из подъезда вышла Вера — с ещё не просохшими после душа волосами, в белых шортах и того же цвета тенниске. Через её плечо была перекинута огромная спортивная сумка, но девушка передвигалась легко и свободно. Она поцеловала отца в щеку и уселась рядом с ним на переднее сиденье, перебросив сумку на заднее. — А где же твое оружие? Не забыла часом?
— Я решила оставлять рапиру в спортзале. Раньше я немного тренировалась дома самостоятельно, но теперь считаю двухразовых тренировок с партнерами вполне достаточно. Шигарев завел мотор и сосредоточился на вождении — конец недели, за город ехало много машин, и требовалось повышенное внимание. На Кутузовском, попав в «зеленую волну», он слегка расслабился. — Я все хотел спросить: а зачем тебе это? — Что именно? — Вера искоса взглянула на отца своими большими серыми глазами. — Фехтование. Какая от него польза? Брала бы лучше уроки самозащиты. Она всегда актуальна. — А то ты не знаешь, что я пять лет занималась этим, учась в университете! — В любом деле надо постоянно совершенствоваться или хотя бы поддерживать форму. Вера на этот раз промолчала, поскольку считала, что отец все равно её не поймет. Дочь прокурора была натурой для своего времени исключительно романтической, нечто среднее между «тургеневской девушкой» и комсомолкой двадцатых годов. Так, в общем-то, её и воспитывал отец, рассчитывая, что сама жизнь скорректирует характер Веры в сторону большего прагматизма. Произошло же совершенно обратное: когда воспитанная на высоких идеалах девушка уже в стенах университета столкнулась с реальной действительностью, то прониклась к ней чувством глубокого презрения. Вымогательство денег преподавателями за каждый экзамен и зачет, пьянка и наркотики среди студентов и поголовное отсутствие каких-либо моральных принципов в университетской среде. Разве об этом она мечтала, поступая в вуз и начиная самостоятельную жизнь? О высоком чувстве любви вообще говорить не приходилось. Вера четыре-пять раз соглашалась провести вечер с симпатичными с виду ребятами, рассчитывая на долгие романтические отношения, но все заканчивалось немедленной и откровенной попыткой затащить её в постель. Поэтому в жизни двадцатитрехлетней девушки так и не было ни одного мужчины. Фехтованием же Вера занялась все из тех же романтических побуждений — оно не казалось ей таким пошлым, как остальные виды спорта. И объяснить это чересчур прагматичному, как казалось девушке, отцу невозможно. Они проехали мимо дома Веры на Площади Победы, и Иннокентий Трофимович прервал несколько затянувшееся молчание: — А почему бы тебе не сменить машину? Твоя «восьмерка» уже основательно потрепалась, из строя выходит то и дело, да и вообще морально устарела. — Я ещё не накопила достаточно денег на новую машину. — Вот как? Какая же модель тебе приглянулась? — Спортивная. «Порше». Иннокентий Трофимович коротко рассмеялся. — Боюсь, что с твоей зарплатой следователя копить тебе на «порш» придется до самой пенсии. — А я взятки буду брать. Как и все остальные так называемые служители закона в наших так называемых правоохранительных структурах. — Ну-ну, опять ты за свое. Без году неделя как работаешь в прокуратуре, а уже делаешь глобальные выводы. Что касается денег на машину, то, конечно, можешь взять у меня недостающую сумму. Я понимаю, что ты гордая и принципиальная, — ну, тогда бери в долг. — Спасибо, не надо. Они свернули с Кутузовского на Аминьевское шоссе. — Кстати, а где ты держишь деньги? — спросил вдруг Шигарев. — В сбербанке. — Напрасно. Вон смотри, — кивнул прокурор влево от станции метро
