«спасибо», они сделали. Дальнейший курс лечения, включающий применение качественных импортных суставных имплантантов и операций на дорогостоящей, опять-таки импортной, аппаратуре, требует финансовых средств, не предусмотренных сметой ни Министерства обороны, ни МВД.
«Сколько?» — спросил я тогда эскулапов. Оказалось, минимум двадцать тысяч долларов.
Взять их было неоткуда. В Перми остались мать, зарабатывающая гроши школьной учительницей русского языка, и младшая двенадцатилетняя сестренка, которые сами нуждались в моей помощи, — иначе хрен бы меня понесло в эту гребаную Чечню.
А «боевые» мне, кстати, так и не выплатили. Высокое начальство сослалось на то, что войны на самом деле никакой нет, а попали мы с ребятами под обстрел якобы по собственной халатности. Кое-кто из наших подал в суд, и даже будто бы некие бабки оттяпал, но я терпеть не могу всяких там сутяжнических дел.
Я научился ходить, не хромая, однако из органов меня все равно поперли — бегать-то я практически не мог. Хорошо хоть инвалидность по второй группе оформили, но это, конечно, помощь грошовая.
На Урал я не вернулся — там с покалеченной ногой ничего не заработаешь. Остался в Москве, снял малогабаритную загаженную квартирку на краю города за сто пятьдесят баксов в месяц. С помощью москвича Толяна, с которым вместе лежали в больнице, устроился в охрану на молочном комбинате. В месяц выходило со всеми доплатами тысяч десять рубчиков. От кадровика свою неполную дееспособность удавалось пока скрывать.
Вот так и жил: платил за жилье, покупал скромную жратву с редкой и столь же скромной выпивкой, кое-какие шмотки, остальное отсылал в Пермь.
Похудел фундаментально. Фигурка стала прямо-таки девичья, те самые 90–60–90. Перспектив — вообще ноль. Даже толковой бабой для семейной жизни с таким вот социальным статусом не обзаведешься.
А тут двадцать тысяч долларов… Если они в кейсе, конечно, есть. Но что мне мешало это проверить?
Я опять взглянул в окно. Бычок уже оказался не один. Рядом с ним находилась знакомая троица из бара. А этот бычара — видимо, их водила.
Они стояли у джипа и о чем-то оживленно переговаривались. Не похоже, что куда-нибудь спешили. Стояли и будто ждали, когда бывший собровец с соседнего столика вынесет забытый ими чемоданчик.
Двадцать тысяч…
А что я с ними мог бы сделать? Наверное, все-таки потратил бы на операцию. Доктор сказал: ногу можно починить так, что вообще без всяких последствий — хоть мяч гоняй, хоть на дискотеке отплясывай, хоть на службу возвращайся (но это уж дудки!).
В общем, стандартная операция. Только деньги нужны… Двадцать тонн… И начнется совсем новая жизнь.
Но Паоло сказал: брать чужое нельзя. Это, мол, не по Евангелию.
Конечно, я и сам понимал, что воровать грешно. Да и мне вообще все дела такого рода не по душе. Но, когда можно вот так, запросто, взять чемоданчик с баксами у заведомого ворья и мгновенно решить главную жизненную проблему…
С этим Паоло и его компанией меня познакомил все тот же Толян. Сказал, что они как бы не от мира сего, но именно потому — очень полезные для жизни люди. Приехали, мол, из Италии, и вот уже лет пятнадцать пробуждают огонь Божий в сердцах заблудших русских людей. Совершенно бескорыстно, конечно. Сами не пьют, не курят, бабы и мужики живут отдельно друг от друга небольшими коммунами, а всех остальных они учат жить по Евангелию.
«Секта, что ли?» — осведомился я. В последние годы по телику было много передач о таких вот «людях Божьих». Запудрят мозги, заманят в свои сети особо доверчивых людей, а потом вытягивают из них последние гроши, а также все недвижимое имущество.
Но Толян сказал, что эти итальянцы совсем не такие. Им не только ничего от других не надо, но если аккуратно посещать их еженедельные собрания и, конечно, жить по Евангелию, то они помогут и практическим образом. Так, при их коммуне есть курсы, которые организованы знаменитой корпорацией «Сименс». Эта фирма продает в России, кроме всего прочего, свои мобильники, холодильники и стиральные машины, которые требуют гарантийного обслуживания и ремонта. И на курсах при коммуне как раз готовят специалистов такого рода. А платят своим сотрудникам фирма очень прилично. Почти как на Западе.
Сам Толян уже, оказывается, закончил такие курсы, и сейчас сидит в шикарном офисе на Шаболовке, занимаясь плевой и чистенькой работенкой — починяет мобильники и получает эа это восемьсот евриков. Ну и само собой — светит карьерный рост. Если, конечно, жить по Евангелию…
Вообще-то странно было слышать такие слова от Толяна. Мы хоть и лежали с ним в одной палате, но в гражданской больнице, и сам он был не из ментов — а совсем наоборот, из приблатненных, что хорошо ощущалось по его повадкам и речам. Да и ранение у него оказалось ножевое — схлопотал в какой-то местной московской разборке. И все же пацаном Толян оказался душевным, и я как-то незаметно с ним сблизился.
Так вот, из его слов вытекало, что он решил завязать со своими темными делишками и начать новую, светлую и честную, жизнь.
Для меня вариант с «Сименсом» выглядел заманчивым. Ну а если итальянцы как-нибудь все же меня надурят — взять с бывшего собровца нечего.
Паоло, который руководил мужской коммуной, мне понравился. Итальянца ничуть не смутило, что я не верил в Бога. Он сказал, что это не так уж и важно. Просто надо следовать заветам Евангелия и велениям собственной души. Ну и, конечно, посещать собрания коммуны.
Говорил Паоло тихо, спокойно и убедительно. Да и вообще внушал доверие. Я все-таки пять лет проработал в милиции, а там — что про ментовку ни говори — быстро научишься разбираться в людях.
Ходил на коммунальные собрания я примерно три месяца, и уже пару недель занимался на курсах «Сименса».
Изменилась ли как-нибудь моя жизнь? Внешне вроде бы нет. Я как с получки захаживал в «Шейхану», так и сейчас своим привычкам не изменял.
И к некоторым «ближним» я по-иному относиться не стал. Да и чего ради бывший собровец должен проникаться братской любовью к этим вот мордоворотам, что гоготали сейчас, стоя на тротуаре напротив «Шейханы»?
Или все-таки что-то изменилось в моих тусклых и серых буднях? Появилась надежда на некое «светлое будущее»? Причем не связанное с этим чемоданчиком, который стоит себе под соседним столиком, возможно под завязку набитый баксами…
Еще один взгляд в окно, и стало ясно, что братки за кейсом так и не вернутся — они стали загружаться в свой «Шевроле».
Я не мог бы сказать, что принял некое осознанное решение — просто неведомая сила заставила меня вскочить с места, подхватить кейс, который оказался довольно тяжелым, вероятно с металлической основой, и как можно быстрее покинуть бар.
«Шевроле» уже стартанул от тротуара, и мне пришлось тормознуть авто, выскочив перед ним на мостовую и помахивая при этом кейсом.
Взвизгнули тормоза. Из салона машины высунулась недовольная ряха бычка-водилы:
— Ты чего, на цвинтар намылился, козел безрогий!?
Я протянул ему кейс:
— Держи. Твои приятели в баре забыли.
Шофер смерил меня неприветливым взглядом и обернулся внутрь салона. Оттуда последовала какая-то неразборчивая реплика. После чего водила забрал кейс, буркнул «с нас причитается, пацан» и дал по газам.
Я проводил джип взглядом, уже полным сожаления о содеянном. И с чего меня так повело? Откуда этот приступ идиотского благородства? Неужели беседы с Паоло так на меня повлияли? И если действительно дело в них, то стоит ли ходить к этим проклятым итальянцам? Ведь только что я наверняка лишился приличных бабок, которые когда еще заработаю в фирме «Сименс»…
Я бросил еще один расстроенный взгляд в сторону умчавшегося джипа и обнаружил, что тот стоит на
