глазами.
— Что за дыра? — спросил губернатор.
— Хантер затруднился её описать.
— Где это произошло? — спросил губернатор заинтересовавшись.
— Неподалеку от Ричева выгона… так сказал Хантер.
— А что такого есть в этом месте?
— Ничего, — сказал Хёрст. — Там нет ничего.
Губернатор вопросительно посмотрел на шерифа.
— Да, — солидно сказал шериф. — Это просто степь… ничего там нет. Гладкая как стол. Глазу не за что зацепиться.
С шумом открылись входные двери. По проходу к нам шёл человек в длинном, до пят, мокром плаще с капюшоном. Он подошел и откинул капюшон.
— Лейтенант королевской пограничной стражи Алан Болл, господин губернатор.
— Лейтенант, возьмите мастера Григория под стражу и доставьте в мой дворец в Йорке, — сказал губернатор. — Будьте вежливы с ним. Он не пленник, но я боюсь, он не очень хочет ехать в Йорк. Вот, — губернатор вытащил из-под и положил на стол сумку и длинный сверток, — это вещи сопровождаемого и его меч.
— Когда нам надлежит…?
— Отправляйтесь немедленно. Два дня. Я даю вам два дня.
— Будет исполнено, сэр, — сказал лейтенант и остался стоять.
— Что-то еще, лейтенант? — с легким раздражением спросил губернатор.
— Каллагэн. Он ждёт вашего решения.
— По возвращении в Йорк мой секретарь оформит приказ от моего имени. За убийство дуэлянта в момент исполнения служебных обязанностей воина Пограничной охраны Йана Каллагэна в кандидаты.
Лейтенант смотрел на губернатора, лицо его было непроницаемо.
— Закон есть закон, — сказал губернатор. Может, чуть громче, чем нужно.
— Так точно, господин губернатор, — немедленно откликнулся лейтенант, и, чётко повернувшись, обратился ко мне:
— Мастер Григорий.
— Прощайте, мастер, — сказал констебль. — Вы должны верить. Должны верить, что всё будет хорошо. Вам это под силу, я думаю.
Губернатор забарабанил пальцами по столу. Шериф глянул на него, покачал головой, словно не соглашаясь с чем-то, и отвернулся.
Я должен верить, усмехнулся я, шагая вслед за лейтенантом. Обожаю ценные советы.
Лейтенант открыл тяжёлые створки входных дверей и остановился, озирая ночное небо. Небо было мокрое, неуютное.
— Грегори! — женская фигурка метнулась ко мне из темноты. — Что они сказали?
— Джоанна!
— Возьми это… — и она сунула мне что-то мне в руку.
— Мисс! — лейтенант шагнул вперёд, оттесняя Джоанну. — Сержант! Уведите девушку!
— Да, сэр, — из темноты к нам торопливо подошли бойцы Пограничной стражи. Я уже различаю форму, думал я отстранено, глядя, как крепкие парни аккуратно и настойчиво оттесняют девушку, с которой свела меня судьба в Далёкой Радости.
— Грегори!
Прости, Джоанна. Может быть, в другой жизни — в совсем-совсем другой.
Я разжал ладонь. Браслет. Безыскусный простенький браслет из кожи и дерева.
Спасибо, милая.
Вокруг меня мерно колыхались в сёдлах воины Пограничной стражи, слева от меня связанный со мной верёвкой ехал лейтенант. Дождь лил такой, что даже плотный плащ с капюшоном не спасал.
И всё было так тоскливо, так безнадёжно.
— Мастер, если хотите спать — спите, я прикажу привязать вас к седлу, — сказал лейтенант, наклонившись в мою сторону.
— Спасибо, — сказал я.
Ты должен верить, сказал констебль. Звучит как насмешка. Во что верить? В бога? В чёрта?
— Вам бы лучше поспать. Мы будем ехать день и ночь, меняя лошадей на станциях, и едва поспеем.
— Поспеем куда? — В самом деле — куда? Кто или что ждёт меня в Йорке?
— Вы же сами слышали — через два дня губернатор ждёт нас.
От неожиданности я натянул поводья, и чуть не выпал из седла — лейтенант-то останавливаться и не думал.
Он же остался в Далёкой Радости! И опередит нас при этом… А как он оказался в Далёкой Радости? Это что же получается, думал я лихорадочно, чувствуя, что мысль моя подбирается к чему-то очень простому и очень важному. Ты должен верить, а вера губернатора? Может, она сильна настолько, что он может… как он вообще стал губернатором? Допустим, вера его сильна настолько, что он может очень много — и потому он губернатор. Логично? По-моему, да. И он может перемещаться на большие расстояния одномоментно. Или очень быстро, быстрее, чем другие, одной только силою веры. А что такое перемещаться на большие расстояния? Это значит — попадать из одного места в другое. На Ричевом выгоне не было ничего — ни стола, ни шкафа, ни Дома дракона, и всё-таки бабайка ушел с моим сыном. Вот и всё, подумал я, два и два равно четыре, всё сходится. Вот о чём говорил констебль. Я должен верить. Я знаю, чего хочу, я знаю, как это должно выглядеть, что ещё надо? Самую малость — отвязаться от лейтенанта.
— Лейтенант, нам надо остановиться!
— Зачем это еще?
— По нужде, — сказал я. — Мне надо оправиться.
Надо же, выскочило словечко.
— Хорошо, — сказал лейтенант и натянул поводья. Мы встали.
— Ну, — сказал я.
— Что ну? — удивился лейтенант.
— Я что, буду делать это с лошади?
В темноте я плохо видел его лицо, но мне казалось, что он смотрит на меня, не мигая, словно решая в уме некую задачу.
— Хорошо… Дживз! Будете сопровождать его.
И с этими словами лейтенант развязал свой конец верёвки. Я спешился, вместе со мной спешился рослый и, судя по движениям, очень ловкий пограничник.
Я неторопливо смотал веревку на локоть, отвязал от седла свою сумку.
— Что вы там возитесь? — спросил лейтенант подозрительно.
— Сейчас, сейчас, — ответил я неопределённым голосом и шагнул в сторону от дороги. Я оглянулся и увидел точёно-тёмные силуэты всадников на фоне ночного дождевого неба — от этого зрелища меня неожиданно пробрала нервная дрожь: до того это было красиво.
Я побежал. На втором шаге поскользнулся, но устоял на ногах.
— Стой! — крикнул кто-то сзади. Кажется, лейтенант.
Меня, впрочем, это волновало мало, для меня всё решалось сейчас, ты должен верить, сказал констебль, ладно, так тому и быть, уж чего-чего, а веры во мне было хоть отбавляй. Сзади послышался топот копыт — погранцы, наконец, сообразили, что происходит, и пустились за мной следом. У меня несколько секунд, не более, понял я, всё-таки они верхом, а я пеший.
Впереди меня вспыхнула большая дрожащая пронзительно-голубая дыра, наполнив моё сердце бешеной радостью. Я услышал, как сзади изумленно заорали.
И я, зажмурившись, с размаху прыгнул в дыру.
Ощущение было странное, словно тело моё стало вытягиваться, тянуться, пока не стало длинным- длинным, и очень хотелось открыть глаза, но веки мои меня не слушались. Потом словно что-то где-то
