Всего один.
Но зато не самый плохой на вид. Ладный, подвижный, с точными движениями, рослый, на полголовы выше, чем я, он с бесцеремонным любопытством рассматривал меня.
Подошёл поближе.
— Это что? — туземец ухватился цепкими пальцами за ворот халата.
— Халат, — ответил я.
— Халат. Да, конечно. Халат.
— Одежда.
— Одежда. Конечно, одежда. Хорошо, идём.
— Куда?
— Ты что, мне не веришь?
— Да я тебя даже не знаю!
— Ну да. Ты же меня не знаешь! С чего тебе мне не доверять?
А в этом есть своя логика, не правда ли?
— Куда мы так несёмся?
— Сначала зайдем ко мне, а там видно будет. — Мой новый знакомый передвигался очень быстро, почти бежал.
— Что видно? — в груди моей уже кололо, хрипело и свистело: я с трудом выдерживал предложенный темп.
— Что будет. Никогда ведь не знаешь, что будет, — тело его выражало досаду, что вот так небыстро приходится двигаться, но сам он, похоже, этого не осознавал. — Пришли. Вот мой дом.
И он показал на… наверное, хижину. Это было правильно, потому что признать в этом сооружении дом было сложно. Очень самобытное было сооружение. Бревна, камни, обрезки досок, какие-то непонятные предметы — ощущение было такое, что, сооружая этот объект, строители брали то, что попадалось под руку. Потом я убедился, что подобных архитектурных взглядов здесь придерживаются многие.
В дверях он остановился и приглашающе махнул рукой:
— Заходи.
II
Господи, насколько всё в этом мире легче, подумал я. Сердце моё забилось чаще — и было от чего. У дальней стены хижины стояла оранжевая копия моего стола.
— Спасибо, — сказал я с чувством. — Спасибо, что привёл меня. Ты, наверное, знаком с черепахой?
— С черепахой? — даже дома он всё время двигался: с грохотом выдвинул на середину сундук с плоской крышкой, подвинул к нему пару чурок, достал тарелки, ложки, вынул из болтавшихся у него на ремне ножен нож, воткнул его в крышку сундука, собрал посуду с крышки сундука, поставил всю её — не очень аккуратно — на пол, открыл сундук, достал оттуда различную снедь, закрыл сундук, ловко поддев крышку ногой, при этом сбил нож, кинул всю добытую снедь на сундук, поставил туда же тарелки, ложки, поднял с земляного пола нож и начал крупными кусками нарезать еду.
— Да ладно, неважно, — сказал я, с лёгкой оторопью наблюдая за всеми его перемещениями.
А вообще правильно всё, конечно. Само собой, сундук, не может же он кушать на таком столе.
— Ешь, — сказал он. — Потом отдохнем чуток и побежим.
— Спасибо, — сказал я. — Я… я пойду.
— Как хочешь, — сказал он.
Я подошел к столу, открыл дверцу, заглянул туда — пусто, и полез внутрь.
И сразу же стукнулся головой о заднюю стенку стола.
Не веря себе, я попробовал снова. С тем же результатом.
Вылез назад.
Оранжевокожий туземец с недонесённым до рта куском на кончике ножа смотрел на меня.
— Это что, — поинтересовался он наконец, — гуляешь в стол для аппетиту?
И снова задвигал челюстями.
— Лучше поешь, потом вздремнём немного, — сказал он, отрезая себе кусок. — Тебе тяжковато здесь придется, пока не привыкнешь, так что отдохнем сперва. Я знаю, о чём говорю, я сам нездешний.
Никогда не упускай возможности выспаться и подзаправиться, говаривал прапорщик Лягай. Это я к тому, что вдруг впервые за долгое время мне захотелось есть. К тому же уставшим я был, как чёрт знает кто.
И я присоединился к хозяину.
III
— Вставай, нам пора!
Что такое? Чёрт, опять это… Я, протирая глаза кулаком, сел на кровати. Впрочем, это не кровать была вовсе, а сундук. Я спал на сундуке, том самом, на котором мы ели.
Туземец стоял голый по пояс и смотрел на меня требовательно.
— Сколько можно спать, побежали!
С обнаженным торсом он выглядел ещё внушительней, с такой античной мускулатурой и безобразным шрамом справа — там, где кончаются рёбра. Выглядел шрам так, словно в этом месте была когда-то нешуточная рана, и в этой ране банда неумелых хирургов ковырялась всяк на свой лад.
— Погоди, — сказал я. — Я не хочу бежать куда попало. У меня дело есть.
— Дело? — тут же откликнулся он. — Рассказывай.
— У меня сын пропал.
— И ты из-за этого переживаешь? — он глядел на меня с любопытством.
— Да, — сказал я. — Я из-за этого переживаю.
— Интересно, интересно, — он даже бегать перестал. — Расскажи.
— Его увёл бабайка. Ну, такое создание…, — начал объяснять я, увидев недоумение на лице собеседника. — Похоже на плюшевого медвежонка.
— Плюшевого?
— Ёкалэмэнэ… Это… — я пощелкал пальцами, — такая искусственная ткань…
— Искусственная?
— Стоп, погоди, — я почувствовал, что надо бы взять паузу. И потом, подумалось вдруг мне, плюш-то не обязательно искусственный. Но вслух я об этом говорить не стал. Так я и сам запутаюсь, и его запутаю.
— В общем, так. Сын мне дорог. И я хочу его вернуть. Для этого мы должны искать существо, похожее на игрушечного… на маленького медвежонка в очках. Он умеет говорить, и с ним должен быть мой сын.
— Очень может быть… то, что надо, — пробормотал он. Видимо удивление явственно проступило на моём лице, потому что он неожиданно пустился в объяснения.
— Понимаешь… это сложновато объяснить в двух словах. Я… я был за что-то наказан. И меня забросили сюда. Без памяти, — тут он неожиданно улыбнулся. — Ничего не помню… только знаю, что должен делать какие-то поступки. Не знаю какие, — он растерянно развёл руками и улыбнулся.
И я увидел, что у него голубые глаза.
Но он тут же моргнул, и глаза стали тёмно-оранжевыми.
— Ладно, пошли.
— Куда?!
— Попробую тебе помочь. Зададим пару вопросов разным людям, глядишь, и получим ответы.
А собственно, на что мне было рассчитывать?
Под лежачий камень вода не течёт, так ведь? Но сначала надо хотя бы…
— Извини, пожалуйста, всё как-то случая не было… Григорий, — и я протянул ему руку.
Он посмотрел на протянутую руку, хмыкнул и вышел из хижины.
По-моему, он меня не понял.
IV
Бардак какой-то. То есть более подходящего слова в моём лексиконе попросту нету.
