переборку, заключенная, охваченная внезапным порывом, вскочила с жесткого сидения, обвив руками шею оглушенного ударом солдата, прижав его к решетке, сдавив и услышав булькающий хрип. Конвоир дернулся, не то пытаясь вырваться из захвата, не то уже в агонии, и вдруг обмяк.
Не мешкая, Жанна сорвала с его пояса связку ключей. 'Автозак' крутило из стороны в сторону, подбрасывая на волнах, словно он совсем ничего не весил. Попасть ключом в скважину, расположенную, разумеется, с наружной стороны решетчатой двери, оказалось не просто, но девушка справилась, хоть и далеко не с первой попытки. Замок щелкнул, дверь распахнулась, и заключенная первым делом бросилась к автомату – привыкнув к оружию, она и сейчас думала именно о нем, ведь в этом и был залог свободы.
В тот миг, когда тонкие пальцы сомкнулись на рифленой рукоятке, конвоир вдруг дернулся, шумно вдохнув и рывком попытавшись подняться на ноги. Он почти встал, опираясь обеими руками о борта фургона, и даже сделал шаг к своей пленнице, но Жанна без колебаний ударила солдата ногой в живот, затем добавив рукояткой 'калашникова' – использовать для этого складывающийся приклад было бесполезно – в висок, наверняка 'вырубая' противника. Теперь между ней и желанной свободой оставалась только одна преграда – запертая снаружи бронированная дверь фургона. А ключи находились у начальника караула.
Что-то со скрежетом ударило в борт фургона, ощутимо отбрасывая следовавший по течению 'автозак' в сторону. Стальные листы вдавило внутрь, с треском вылетели заклепки. Не удержавшись на ногах, Жанна отлетела в дальний угол, и только благодаря тому, что она наткнулась на безжизненное тело конвоира, невольно ставшего спасительным буфером, обошлось без серьезных травм. Охранник смягчил удар, и все же Жанна на несколько минут потеряла сознание, успев перед этим понять, что чувствует белье в барабане стиральной машины, запущенной на максимальные обороты. А когда девушка очнулась, то, едва открыв глаза, зажмурилась – дверь фургона сорвало с петель, в глаза мечом ударил яркий дневной свет, а слуха заключенной коснулся плеск волн. 'Автозак' явно прекратил свой стремительный дрейф, за что-то зацепившись. Препятствия на пути к свободе больше не было.
Увидев сделанные из космоса снимки, Мэтью Камински удовлетворенно кивнул. Спутник 'Ки Хоул-11' прошел над слиянием Волги и Дона спустя сорок две минуты после завершения атаки, когда ударные группы уже легли на обратный курс. 'Страйк Иглы' и 'Эрдварки' сделали свое дело, под сброшенными с них бомбами разом рухнуло больше дюжины мостов, автомобильных и железнодорожных, и две могучие реки превратились в почти непреодолимую преграду на пути подходивших с севера подкреплений, свежих частей русской армии, которым теперь было не суждено вступить в бой.
– Русская группировка полностью изолирована, сэр, – доложил офицер из разведки, комментирую фотографии, которые, в прочем, в лишних пояснениях не нуждались. – Все наземные коммуникации перерезаны, а в воздухе безраздельно господствует наша авиация. А без подвоза топлива и боеприпасов много русские не навоюют!
Генерал Камински мог увидеть на снимках многое. Чудовищная картина разрушений, отснятая промчавшимся над Волгодонском спутником, поражала воображение. Четкие квадраты городских кварталов утратили правильные очертания, многие дома, оказавшиеся на пути огромной волны, вырвавшейся из водохранилища, лежали в руинах, погребя под собой сотни или тысячи жителей, случайных жертв этой необъявленной войны. Командующий мог увидеть многое, например, выброшенные на сушу корабли, уничтоженные районы, в одно мгновение сметенные с лица земли, но видел он иное – свою победу, которая теперь стала осязаемой, как никогда прежде.
– Да, хорошая работа, – кивнул командующий Десятой легкой пехотной дивизией. – Передайте нашим пилотам мою личную благодарность. Они сделали все, как надо…
– И дорого заплатили за эту победу. Мы потеряли девятнадцать машин и шесть экипажей, а те пилоты, которым удалось спастись, находятся глубоко в тылу противника, и вывезти их в безопасную зону пока остается серьезной проблемой.
Командующий воздушными силами на южном направлении был сосредоточен и мрачен – не все его подчиненные, прорывавшиеся к целям сквозь плотный огонь зенитных орудий и залпы ракет, смогли разделить торжество генерала Камински. Слишком многие остались там, в степях южной России, на берегах Дона и Волги.
– Ни одна жертва не станет напрасной, – сурово произнес Мэтью Камински. – Их гибель – ключ к нашей победе. Но еще ничего не закончилось, и русские дивизии по-прежнему боеспособны, они по-прежнему наступают, и успеют еще многое, прежде, чем израсходуют свой боекомплект и сожгут все топливо, что еще осталось в их баках. Мы сейчас в шаге от победы, но этот шаг будет самым трудным. Теперь вся наша мощь должна обратиться против русских танков, которые еще очень опасны!
Равновесие было почти восстановлено. Русские на своей земле оказались отрезаны от собственных тылов, и теперь могли надеяться только на самих себя, и надежды эти были весьма иллюзорны. Последнее усилие – и враг будет разгромлен. И генерал Мэтью Камински был намерен пройти до конца по выбранному пути, став победителем.
– Штурмовикам 'Тандерболт' и ударным вертолетам – получасовая готовность, – приказал генерал. – Теперь мы сокрушим этих чертовых русских, во имя Бога и Америки!
Генерал Камински опоздал. Вбежавший в платку лейтенант, обведя взглядом собравшихся там старших офицеров, сбиваясь и задыхаясь, произнес:
– Генерал, сэр, срочное донесение с передовой! Генерал Хоуп докладывает – разведывательные подразделения Третьего бронекавалерийского вступили в огневое соприкосновение с русскими силами в восьмидесяти милях севернее Грозного. Наши подразделения понесли потери и перешли к обороне!
– Дьявол! Проклятые русские!
Мэтью Камински криво усмехнулся. Противник все же смог опередить их. Значит, нужно поторопиться, ведь враг, вне всяких сомнений, уже выдыхается, и этот удар – отчаянный бросок смертельно раненого, истекающего кровью зверя. И нужно только добить его.
– Выполняйте приказ, господа, – с каменным спокойствием произнес Камински, заставив придти в себя запаниковавших офицеров. – Русские атакуют, потому что деваться им теперь некогда. Они слабы и рассчитывают только на нашу неуверенность. Но мы сильны, решительны, и мы уничтожим их!
Сомневаться в словах командующего не посмели никто. Решение было принято давно, и теперь поздно было давать задний ход.
Картина, которую увидела Жанна Биноева, могла разве что присниться в страшном сне. Бывший снайпер из отряда Хусейна Шарипова повидала многое, но даже панорама городских боев в Грозном не шла ни в какое сравнение с тем хаосом, в который погрузились улицы Волгодонска.
– Кто же это сделал?
Озираясь девушка всюду видела разрушения. Улицу покрывал полуметровый слой грязной воды, в которой плавали склизкие комки водорослей, так что 'автозак' превратился в островок посреди успокаивающегося после яростной бури океана, а дома казались скальными утесами. В десятке метров от 'газика' торчали из воды широкие гусеницы 'Шилки', которую волна с легкостью перевернула, изо всех сил ударив о стену дома. Скорее всего, именно с самоходкой и столкнулся фургон. А чуть дальше, подмяв под себя пару легковушек, возвышался какой-то баркас, направив в небо обломок единственной мачты. Вырвавшаяся на свободу стихия, плененная руками людей, не щадила никого и ничего, но гнев ее был недолог, и вот уже вода оставляла улицы, уходя в стоки, выталкивая на поверхность многочисленные трупы.
Несколько мгновений Жанна Биноева медлила, не решаясь ступить в колышущуюся муть, которая могла скрывать немало неприятных сюрпризов. И все же девушка решилась, и, заученным движением забросив за спину 'калашникова', спрыгнула вниз, приземлившись – приводнившись – на удивление удачно. Только теперь она могла видеть, что стало с 'автозаком', и поняла, что никто из ее конвоиров не мог остаться в живых. Кабину грузовика смяло гармошкой, вдвинув блок двигателя до самого сидения, так что водителя и его соседа просто размазало по салону, и можно было только надеяться, что погибли они без лишних мучений.
Осмотревшись по сторонам, Жанна решительно двинулась на юг, предположив, что так скорее покинет пределы города. Сейчас едва ли кому-то было дело до одетой в тюремную робу девушки явно неславянской
