Горец

мантикорской парламентской медалью “За Доблесть” за то, что вдребезги разбила одну из наших оперативных групп, многократно превосходящую её собственные силы.

Виктор все еще хмурился. Ушер вздохнул.

— Виктор, ты действительно думаешь, что подобная женщина могла выйти замуж за слабака ?

— О.

— Угу. О . Во-вторых, он родом с плоскогорий Грифона. И хотя я считаю этих горцев выдающимися идиотами всех времен и народов — они ненавидят аристократию, поэтому вручают свою верность Аристократу Номер Один — ты нигде не найдешь более маниакальных кровников. Похитить у них ребенка, по шкале разумности, равноценно похищению тигренка из логова.

Ушер сложил ладони и потер их с хитро-радостным видом: “о, да — сейчас будет самое лучшее! ”

— И — в качестве последнего штриха — Антон Зилвицкий может не быть полевым агентом, но и кабинетным гением его вряд ли можно назвать.

Он поднял бровь и посмотрел на молодого офицера ГБ.

— Ты с ним встречался? — Виктор кивнул. Ушер поднял ладонь на уровень плеча. — Короткий парень, во-от такого роста. — Широко развел руки. — И во-о-от такой ширины.

Ушер опустил руки.

— Причина такого телосложения в том, что он занимается тяжелой атлетикой. И в этом он, наверное, достаточно хорош, чтобы выступить в своей весовой категории на Земной Олимпиаде, которая всё ещё является главным спортивным соревнованием освоенной части вселенной.

Он нахмурился.

— Однако, по правде говоря, ему не стоило бы этого делать. После смерти жены он стал несколько одержим поднятием тяжестей. Полагаю, это его способ борьбы со скорбью. Но сейчас он скорее всего весь бугрится мускулами, что плохо, поскольку… — ехидная улыбка вернулась на свое место — … нет никаких сомнений в том, что он мог бы выступить на Олимпиаде в своем прежнем виде спорта, учитывая, что на Мантикорских Играх он трижды завоевывал золотую медаль по борьбе. Греко- римской борьбе, если память меня не подводит.

Теперь Ушер широко улыбался.

— О, да, молодой человек. Вот твой гениальный шеф Рафаэль Дюркхейм. И я ещё обвинял Кощеев в небрежности и беспечности! Когда Дюркхейм пытается использовать в качестве болвана такого человека.

Виктор прочистил горло.

— Не думаю, что он знал все это.

Что, конечно же, его не извиняло. Дюркхейм должен был знать о подобных вещах. И это, наконец, привело Виктора к осознанию.

— Как вышло, что ты владеешь всеми этими сведениями о Зилвицком?

Мгновение Ушер смотрел на него в тишине. Затем, сделав глубокий вдох, сказал:

— Хорошо же, Виктор Каша. Мы подошли к тому, что называют моментом истины.

Ушер колебался и явно искал правильный способ сказать нечто. Но, во внезапной вспышке озарения, Виктор ухватил главное. Тщательно разработанная маскировка Ушера в комбинации с необъяснимым знанием вещей, которые обычному гражданину полковнику морской пехоты — тем более пьянице — известны быть не могли, все это подтверждало туманные намеки, которые время от времени встречались Виктору. Намеки того, что где-то в глубоком подполье существовала оппозиция .

— Я в деле, — твердо заявил он. — Что бы это ни было.

Ушер окинул его внимательным взглядом.

— Всегда ненавидел такие моменты, — задумчиво произнес он. — Неважно, насколько ты проницателен, неважно насколько опытен, всегда наступает момент, когда ты должен решить доверяешь человеку, или нет.

Виктор ждал; и пока он ждал, на него снизошло спокойствие. Его идеологические воззрения получили серьезный удар, но их осталось достаточно, чтобы он оставался цельным. Впервые — за все время — он понял Кевина Ушера. Это было как заглянуть в зеркало. Треснувшее, но все-таки зеркало.

Ушер, по-видимому, пришел к такому же выводу.

— Это моя Революция, Виктор. Не Сен-Жюста. Уж всяко не Дюркхейма и не Трека. Она принадлежит мне и моим людям — мы сражались за неё, мы проливали кровь за неё — и мы, черт побери, получим её назад .

— Так что мы будем делать? — спросил Виктор.

Ушер пожал плечами.

— Ну, почему бы нам сейчас не сконцентрироваться на стоящей перед нами маленькой проблемке. — Он снова радостно растянулся на диване. — Во-первых, давай подумаем, как бы переиграть Дюркхейма. И, во-вторых, давай попробуем найти способ не превратить четырнадцатилетнюю девочку в еще одно пятно на нашем знамени. Что скажешь?

Кощей

Кеннесо почувствовал приближение налетчиков в момент, когда открывал дверь в свою квартиру. Как у всех Избранных, слух у него был невероятно остер, и столь же невероятно быстро у него в мозгу происходила обработка сигналов органов чувств. Поэтому, еще прежде чем атака началась, он уже начал упреждающую контратаку.

Учитывая в каких районах Чикаго отирался Кеннесо, он был вполне привычен к бандитам. На самом деле ему это даже нравилось. Высокий уровень уличной преступности поддерживал его бойцовские рефлексы на уровне. За последние несколько лет он убил троих бандитов, а покалечил намного больше.

Тот факт, что противников было двое, нисколько его не смутил. Особенно когда он увидел, развернувшись чтобы нанести первый вырубающий удар, что оба они были намного меньше его ростом.

Чтобы развеять его заблуждение хватило нескольких секунд. Скольких именно он так и не узнал. Все было слишком сбивающим с толку. И болезненным.

Его целью был старший и менее крепко сложенный из двоих. Кеннесо едва не расхохотался, увидев насколько стар тот был. Чтобы его вырубить, должно было хватить одного пинка, после чего можно будет заняться более крепким недочеловеком.

Но удар цели не достиг. Каким-то образом его щиколотка была перехвачена, вывернута — он потерял равновесие…

… в глазах у него помутилось — ему показалось, что это был удар локтем в висок, но он был слишком ошеломлен, чтобы быть уверенным…

… дикая боль пронзила другую ногу…

… его колени подогнулись…

А затем он попал в лапы монстра, проведшего сзади захват приемом, который Кеннесо едва смог распознать потому, что тот был древним — практически нелепым. Но его подбородок вдавило в грудную клетку, его руки беспомощно повисли в воздухе, а затем его вздернули на ноги и потащили в полуоткрытую дверь его квартиры.

По дороге монстр шарахнул его лицом о косяк двери. Дикая сила этого существа была поразительна. Нос и челюсть Кеннесо были сломаны. Его зубы и капли крови сыпались на ковер, пока его вытаскивали в центр гостиной.

К настоящему моменту он был только наполовину в сознании. Кто угодно, кроме Избранного, потерял бы сознание полностью. Но Кеннесо это не утешало. Он чувствовал свирепствующую животную ярость, которая удерживала его и мимоходом размозжила ему лицо.

Его ноги снова выбили из-под него. Опытный боец-рукопашник Кеннесо ожидал этого. Чего он не ожидал, так это того, что монстр, вместо того, чтобы швырнуть его на пол и упасть на него сверху, сделает прямо противоположное. Кеннесо был опрокинут прямо на эту тварь, все еще