Горец

еще одного лицемерного выступления, вроде тех, что предшествовали речи Кэти, когда оратор использует затасканные лозунги и выкрикивает фразы, которые при всей зажигательности терминологии являются столь же банальными и лишенными смысла, как и у любого из политиков. Что он услышал вместо того, было спокойным, содержательным изложением логики генетического рабства и каким образом это подрывает все и каждую возможности добиться свободы для людей. Говоря своим хриплым, пронзительным контральто — не используя, как он отметил не без улыбки, каких-либо ругательств, сдабривавших обычно её речь — Кэти привела аргументы, предлагаемые мезанцами и их апологетами и начала их тщательное препарирование.

При том, что её собственная мотивация явно основывалась просто на морали, Кэти не стала к этому апеллировать. Вместо того, столь же хладнокровно, как какой-нибудь последователь Макиавелли, приверженный Realpolitik , она исследовала логику рабовладения — особенно рабовладения основанного на генетической дифференциации. В её речи приводилось множество примеров из истории человечества, многие из которых относились к древним временам, когда планета, на которой она ныне находилась, была единственным местом обитания человеческой расы. Снова и снова она цитировала слова таких легендарных мыслителей, как Дуглас и Линкольн, демонстрируя, что в логика генетического рабства ничуть не нова во вселенной.

Два момента особо впечатлили Антона. Первым было то, что Кэти, очевидно, как и многие изгнанники до неё, воспользовалась долгими годами изоляции, посвятив себя тщательному и исчерпывающему изучению предмета. Умозрительно Антон был в курсе, что даже профессиональные ученые считали графиню Тор одним из авторитетов в вопросе о “генетически обусловленном порабощении”. Теперь он мог собственными глазами видеть доказательство этого, и отреагировал с традиционным уважением грифонского горца к подлинному знатоку. Мантикорские аристократы из либеральной и прогрессивной партий, с которыми Антон сталкивался в прошлом, вызывали у него отторжение в том числе и из-за легкомысленного и бессистемного знания предмета, о котором они столь вольно брались рассуждать. Его мнением о них было “ленивые дилетанты”. Мнение его бывшей жены Хелен было куда жестче, при том, что она считала себя своего рода прогрессистом. В женщине, стоявшей на подиуме, не было и капли подобного дилетантизма.

Вторым моментом была направленность её речи. Хотя Кэти и сосредоточилась на плачевной судьбе мезанских рабов, слова её были адресованы не им, но большинству аудитории — которое составляли не мезанцы. Основным моментом её тезисов — на самом деле стержнем, на который они были нанизаны — была попытка продемонстрировать, что любые колебания в вопросе о генетическом рабстве у любого политического движения, добивающегося справедливости для собственных членов, безусловно подрывают их собственное дело.

Не прошло и десяти минут её речи, как Антон обнаружил, что наклонился вперед и внимательно слушает. Часть его сознания, конечно же, не обращала внимания на её слова. В каком-то смысле весь митинг, и речь Кэти в том числе, был гигантским отвлекающим маневром, предназначенным прикрыть попытку освобождения его дочери. Но эта часть в настоящий момент хранила молчание, просто ожидая со стоическим терпением грифонских гор. Прочее же сознание, почти против его собственной воли, наслаждалось живым юмором и плавно разворачивающейся логикой женщины, которую он слушал.

Поэтому, почувствовав легкое касание за локоть, оторвался он практически — не вполне — с сожалением.

Антон повернул голову. Одна из соратниц Джереми наклонилась к нему. Он узнал молодую женщину, хотя и не знал её имени.

— Пора, — сказала она.

Антон и Роберт Тай немедленно поднялись и последовали за ней к выходу из амфитеатра. Одетые типично для большинства иммигрантов Старых Кварталов, они не привлекли своим уходом ничьего внимания.

— Далеко? — спросил Антон, как только они вышли из амфитеатра и их больше никто не мог услышать.

Женщина улыбнулась почти с сожалением.

— Не поверите. Около полутора километров. Они где-то в Артинстьюте.

Глаза Тая расширились.

— Я думал это легенда, — запротестовал он.

— Нет. Он существует, это точно. Но вот уж глубоко!.. — Она оборвала себя и мотнула головой. — Никогда там не была. И, вообще-то, не знаю никого, кто был бы.

Антон нахмурился.

— Но вы уверены, что Хелен там?

В этот момент они двигались быстро, почти бежали вниз по длинному пандусу. Женщина бросила через плечо:

— Думаю да. Джереми нисколько не выглядел сомневающимся.

Антона это не вполне успокоило. Видев Джереми Экса, он подозревал, что этот человек никогда “не выглядел сомневающимся” относительно чего угодно. Можно было только надеяться, что эта уверенность была оправдана.

А теперь они действительно бежали и Антон выбросил из головы всё, кроме своей цели.

Хелен

Когда Хелен проснулась, первое что она увидела — это голубой отблеск. Он сверкал откуда-то сверху дальней от нар, на которых она отдыхала, стены. “Стена” скорее представляла собой кучу обломков, по- видимому обвалившихся сквозь какую-то дыру. Как будто одна стена — Хелен всё ещё могла видеть остатки того, что должно было быть древней конструкцией — была засыпана за столетия в результате разрушения остальных. Отблеск, казалось, шёл от куска этой самой древней стены, от неровного осколка.

Голубой . Как будто светящийся собственным светом. Хелен, заинтригованная, уставилась на него.

Когда она наконец поняла, что это такое, она села едва не подскочив. Это солнечный свет! Проникающий сюда каким-то образом !

Рядом с ней пошевелилась Берри. Девочка явно уже не спала. Берри проследила взгляд Хелен и улыбнулась.

— Оно такое особенное, это место, — прошептала она. — Сюда проникает свет — на такую глубину! — приходя откуда-то сверху. Должно быть щели или что-то такое, идущие отсюда и до поверхности.

Девочки уставились на голубой отблеск.

— Это Окна, — прошептала Берри. — Я знаю это. Окна Шкаула, о которых все говорят, но никто не знает где они. Я нашла это — мы с Ларсом.

Хелен никогда не слышала об “Окнах Шкаула”. Она хотела было спросить Берри что это такое, как ей в голову пришла другая мысль. Она огляделась. Затем, убедившись, что каверна в которой она находится слишком слабо освещена, чтобы видеть дальше чем на метр-другой, прислушалась.

— Как долго я спала? — поинтересовалась она голосом, в котором пробивалась тревога. — И где Ларс?

—Казалось, что ты будешь спать вечно. Ты, должно быть, действительно устала.

Берри пододвинулась ближе.

— Ларс сказал, что пойдет убедиться, что мы не оставили следов. Он взял с собой светильник. — Она нахмурилась и приподняла голову. — Но он ушел уже давно, если задуматься. Интересно…

Хелен зашарила под одеялом в поисках второго светильника. Найдя его, она поднялась и направилась к лестницам.

— Оставайся здесь, — скомандовала она. — Я его найду.

* * *