Как известно, весной 1940 года граница с немецкой стороны была практически открыта — все силы немцы сосредоточили на Западном фронте. После разгрома союзников войска постепенно стали прибывать на восточную границу, поскольку Западный фронт как таковой перестал существовать. В то же время в 1940 году советские войска с границы никуда не уводились, наоборот, для «освободительных походов» перебрасывались дополнительные войска из внутренних округов. В результате к началу 1941 года сложилась ситуация, когда советских войск у границы было в несколько раз больше, чем немецких. Теперь представим, что немцы начали переброску войск на советско-германскую границу и наша разведка это вскрыла. Как это расценивать? На наши претензии Гитлер ответит — мол, советских войск у границы вон сколько, мы опасаемся за свою безопасность и считаем, что должен быть паритет — количество немецких дивизий у границы должно соответствовать количеству советских. Это справедливое требование, не так ли, герр Сталин? А ведь действительно, на таком же принципе строилась вся наша дипломатия во время «холодной войны». Принцип паритета как таковой, безусловно, справедлив, и нельзя запретить Германии перебрасывать войска к границе, пока их количество не сравняется с советскими. А что будет, когда сравняется? А тогда уже «поздно пить боржоми». Как было сказано выше, «гонку сосредоточений» мы однозначно проигрываем по объективным причинам (из-за слабости железнодорожной сети, больших расстояний и необходимости тратить время на мобилизацию), поэтому даже если наша разведка вскроет дальнейшее сосредоточение и будет объявлена мобилизация, немцы все равно развернутся первыми и ударят примерно с тем же результатом, как и в «текущей реальности». Поэтому такой план тоже заведомо неработоспособен, и, по сути, эта версия мало отличается от первой, «официальной».
Третья версия была озвучена Виктором Суворовым. Согласно этой версии, основные задачи мобилизации выносятся в предвоенный период, в «День М» мобилизация из тайной становится открытой, одновременно наносится наш удар заранее отмобилизованными «армиями прикрытия» и авиацией с целью срыва развертывания противника и захвата выгодных рубежей. Давайте сразу вынесем за скобки вопрос о том, является ли такой удар в реалиях 1941 года упреждающим или это акт агрессии — юридически правильного ответа на этот вопрос не существует, поскольку на тот момент не было ни четкого определения агрессии, ни четкого определения упреждающего удара. С военной точки зрения принципиальной разницы нет, а политические оценки всегда имеют конъюнктурный характер. Строго говоря, даже в «классической» агрессии против Гитлера не было бы ничего плохого, поскольку он уже поставил себя вне закона и на роль «невинной жертвы» никак не подходил.
Разберем суть этой версии. Первый тезис — обороняться никто и не собирался, хотели нанести свой удар. В мае нашим Генштабом в официальном документе на имя Сталина была озвучена идея упреждающего удара, поэтому будем рассматривать наш удар с военной точки зрения именно в этом контексте. Что это давало? А это давало «зеркальное отражение» катастрофы 1941 года, только теперь «жертвами» становились уже немецкие войска. Плотность немецкой обороны вдоль границы была раз в 10–15 меньше уставной, прорвать такую оборону никакого труда не составляло. А дальше — многочисленные склады, запасы топлива для танковых дивизий, которые копили почти год, беззащитные штабы и узлы связи, неразвернутая артиллерия, аэродромы с обслугой, отдельные подразделения в отрыве от своих частей… И это «все, что нажито непосильным трудом», в течение нескольких дней оказывается в руках наступающих советских войск. Конечно, потери немцев в живой силе были бы небольшими, они бы организованно с боями отступили за Вислу, не допуская образования «котлов», и в целом ситуация напоминала бы декабрь 1941 года. Потери танков и самолетов тоже были бы небольшими — по той простой причине, что танки, по соображениям секретности, обычно перебрасывают в самый последний момент, буквально за несколько дней до своего наступления, а самолеты всегда могут просто улететь, если аэродромы не выведены из строя (а это достаточно трудная задача, тем более для советских ВВС). В результате фронт стабилизировался бы по Висле, потери в живой силе у нас и немцев были бы соизмеримыми, потери в танках у нас были бы больше (так как мы, в отличие от немцев, как раз массово использовали бы танки, а любое использование всегда сопровождается потерями, в том числе небоевыми), потери в артиллерии были бы больше у немцев (ее бы просто не успели эвакуировать). Самое главное — немцы на какое-то время оказались бы без горючего, так как накопленные запасы захвачены, а путь к румынской нефти отрезан. В любом случае такая «начальная позиция» была нам куда выгоднее, чем реалии 1941 года.
Альтернативой нашему первому удару была бы оборонительная стратегия. Однако реальный оборонительный план (рассчитанный именно на отражение удара главных сил и вводимый по факту начала войны, т. е. перехода границы противником) должен был предусмотреть отнесение линии обороны назад, иначе мы просто не успевали вовремя отмобилизовать и развернуть войска на приграничном рубеже обороны и были обречены на разгром по частям (что и было в реальности). Вот что писал по поводу начального периода войны известный военный теоретик Свечин в своем труде «Стратегия», написанном в 1927 году:
«Для всех организационных мероприятий чрезвычайно важен правильный выбор того рубежа, на котором намечен сбор подвозимых войск; этот рубеж, являясь исходным положением для наступления, в то же время должен давать выгоды для обороны, так как вначале на нем должны будут держаться войска прикрытия, а затем, в случае если неприятель предупредит нас в сосредоточении на нем, быть может, явится необходимость вступить в бой одной частью армии для обеспечения сосредоточения другой. В том случае, если неприятель по своей мобилизационной готовности и силе железных дорог нас превосходит, этот рубеж должен быть достаточно удален от границы, чтобы дать нам выигрыш нужного времени. Наличность долговременных укреплений, сильная местная преграда, богатство приграничных районов являются основанием для того, чтобы избрать тот или иной рубеж близ границы, с возможно меньшей потерей территории. Ввиду возможности втянуться в районе развертывания в бои, чрезвычайно важные по своему объему и напряжению, весьма важно рассчитать самым точным образом время, необходимое неприятелю для мобилизации и сосредоточения, а также для марша из его района развертывания к нашему. Крайне желательно, чтобы к моменту столкновения мы располагали в районе развертывания достаточными силами для сопротивления. Наличие 1/3 части корпусов позади, на рельсах, не может служить доводом в пользу необходимости отнесения линии развертывания далее вглубь. Эта треть, при искусном ведении операции, явится в выигрышном положении оперативного резерва, который сумеет вступить в бой в решительную минуту, так как современные крупные столкновения затягиваются на много дней».
Лучшим рубежом была бы линия укреплений на старой границе, т. н. Линия Сталина. Почему именно она? Да просто при развертывании западнее старой границы опять в полный рост встает проблема «бутылочного горла» коммуникаций на линии старой границы, и темп сосредоточения будет таким же низким, что и при развертывании на новой границе. Скажем, в полосе КОВО к старой границе с востока подходило 9 железнодорожных колей с пропускной способностью 259 пар поездов в сутки, а на «новые территории» вело уже 6 колей с пропускной способностью всего 108 пар поездов в сутки (для сравнения — для перевозки одной отмобилизованной дивизии требовалось примерно 35–40 эшелонов). А развертываться восточнее Линии Сталина тем более смысла нет — выгод никаких, но при этом теряется территория и худо-бедно подготовленный рубеж УРов. При выборе такой стратегии уже немцам пришлось бы сначала преодолевать «бутылочное горло» на новой границе (которое еще уже, чем на старой), а затем еще одно уже на старой. Причем пехоте пришлось бы топать 300–400 километров между новой и старой границами ножками, что безусловно способствует общему укреплению здоровья, но не способствует быстрому сосредоточению войск. А танковые группы, далеко оторвавшиеся от пехоты, сами по себе не предназначались для прорыва подготовленной обороны, и их бы остановили на Линии Сталина (тем более и отмобилизованные мехкорпуса, и противотанковые бригады — вот они, под боком, готовы к встрече «дорогих гостей»). Таким образом, отнесение рубежа развертывания на линию старой границы позволяло бы выиграть время на мобилизацию, увеличить время сосредоточения для противника (потому что ему пришлось бы «пропихивать» войска в узкое «бутылочное горло» на новой границе, а затем повторно сосредотачиваться и развертываться уже в условиях ведущейся войны для атаки Линии Сталина) и уменьшить это время для нас (советским войскам уже безразлично «бутылочное горло» у старой границы, плечо подвоза из внутренних округов сократилось на 300–400 км, войска изначально более плотно
