На 1 октября 1942 года только полицейские силы Эстонии составляли 10,4 тысячи человек, к которым был прикомандирован 591 немец. В различных формированиях на стороне Германии во Второй мировой войне сражалось порядка 90 тысяч эстонцев (около 30 тысяч в подразделениях СС). В частях немецкой армии и других подразделениях служило порядка 50 тысяч литовцев и 150 тысяч латышей. Только на территории Эстонии было порядка 140 концлагерей. В Тартуском лагере уничтожено 12 тысяч человек. В концлагере в Клоога было убито около 8 тысяч. С 1941 по 1944 год было убито от 120 до 140 тысяч евреев, русских, украинцев, белорусов и людей других национальностей. Уже в феврале 1942 года Эстония была объявлена свободной от евреев. По разным оценкам, из пятитысячной еврейской общины Эстонии в живых осталось не более 500 человек. Эстонские отряды «Омакайтсе» и «полицаи» славились своей жестокостью. На территории Эстонии погибло от 60 до 70 тысяч советских солдат в боях за освобождение от нацистской Германии. Каков процент потерь приходится на долю эстонских коллаборационистов из различных военных и полувоенных формирований?
Количественно участие представителей Прибалтики вполне соотносимо с «вкладом» в войну на стороне стран Оси, например, Финляндии. А ведь Финляндия была принуждена к выплате репараций в пользу СССР. Мне кажется, что вопрос о том, кто и кому обязан выплачивать репарации, является не столь однозначным, как кажется некоторым прибалтийским парламентариям и президентам. И ссылки на отсутствие независимости в то время не являются универсальной индульгенцией на все преступления, совершенные коллаборационистами.
Пока что мои призывы и записки российским политикам о необходимости создать комиссию при Федеральном собрании по подсчету ущерба, понесенного Советским Союзом от военной, карательной, охранной, мародерской и иной деятельности коллаборационистов Прибалтики во время войны и после войны, не осознаются как серьезная политическая и экономическая проблема.
Пока.
Но она может внезапно встать перед российскими парламентариями. И нужно быть готовыми к тому, что вопрос о том, кто и кому нанес больший ущерб, вдруг окажется на повестке дня каких-нибудь переговоров.
Недавно в Европейский суд по правам человека направлен иск против Хорватии от граждан Боснии и Герцеговины. Они требуют выплатить им компенсацию за содержание в концлагерях на территории Хорватии в годы Второй мировой войны. По словам главы ассоциации узников войны Гойко Кнезевича, иск подан от имени около 7300 этнических сербов, а также мусульман, евреев и хорватов. Кнезевич отметил, что около 90 процентов истцов составляют бывшие узники концлагерей, а остальные являются их близкими родственниками. Кнезевич заявил, что истцы требуют выплатить им от 10 до 15 тысяч евро на каждого за геноцид и военные преступления, совершенные Независимым Государством Хорватия. В Загребе утверждают, что нынешняя Хорватия является правопреемницей республики, существовавшей в составе Социалистической Федеративной Югославии, а не государства, созданного нацистами после немецкой оккупации Югославии. Так что литовцы могут очень серьезно просчитаться со своими исками.
По оценкам историков, в концлагерях на территории Независимого Государства Хорватия в годы войны были уничтожены сотни тысяч сербов, евреев, цыган и антифашистски настроенных хорватов. Думаю, понятно, что в рамках единой Югославии подобная проблема просто не могла возникнуть.
Ну и еще детали, чтобы поставить точки над «і» на вопросе об «оккупации» Прибалтики: из секретного меморандума министра иностранных дел Великобритании Антони Идена от 28 января 1942 года, разосланного для ознакомления членам английского правительства: «б) с чисто стратегической точки зрения как раз в наших интересах, чтобы Россия снова обосновалась в Прибалтике с тем, чтобы иметь возможность лучше оспаривать у Германии господство в Балтийском море, чем она могла это делать с 1918 года, когда для доступа к Балтийскому морю имелся только Кронштадт». Из отчета начальника русского отдела английского Министерства информации о его беседе с президентом Чехословакии Эдуардом Бенешем, состоявшейся 29 января 1942 года: «Сегодня я был у г-на Бенеша, чтобы познакомиться с его взглядами на отношения с Россией и на послевоенные намерения России. Сообщаю кратко все сказанное Бенешем в течение этой беседы: 5. „Что касается прибалтийских государств, то я, как представитель малой нации, естественно, сочувствую их стремлению к независимости. Одновременно, будучи реалистом, я считаю, что нельзя надеяться на то, чтобы такая крупная держава, как Россия, отказалась сама от доступа к Прибалтике и контроля над нею. Поскольку русские не проводят политику национального угнетения, я полагаю, что нам нужно согласиться на то, чтобы Прибалтийские государства перешли под советский суверенитет“».
То, что казалось очевидным политикам военных лет, подвергается сегодня ревизии с применением этической аргументации.
Рассмотрим еще одно часто встречающееся обвинение в адрес Советской Армии — о том, что они не пришли на помощь восставшей 1 августа 1944 года Варшаве во главе с генералом Тадеушем Бур- Комаровским. Восстание было потоплено в крови, город уничтожен, 2 октября восставшие капитулировали. Нередко, для усиления контраста, используется пример «освобождения восставшего Парижа дивизией генерала Филиппа Леклерка». Вновь сделаю оговорку: я не отнимаю хлеб у военных историков и профессионалов, чья задача взвешивать все плюсы и минусы, реальные и мнимые возможности освобождения Варшавы с ходу в 1944 году. Оценивать потенциальную цену такой операции в десятках, а может, сотнях тысяч солдатских жизней наших отцов и дедов. Я коснусь лишь этических вопросов пропагандистских интерпретаций, связанных с уничтожением Варшавы и освобождением Парижа.
«А войска Красной Армии спокойно ждали в варшавском предместье Праге», — пишет в своих мемуарах американский генерал Омар Брэдли.
Но даже в мемуарах самого Брэдли просачивается правда, показывающая, что нередко война на Западе вообще не была похожа на войну на Востоке.
Вот, например, пассажи о причинах остановок в наступлении американских и английских войск:
«Нехватка в живой силе вынудила нас замедлить темп продвижения, и наши войска… завязли в грязи», «прошла неделя, но уровень воды в Руре не понижался, и мы решили подождать еще неделю». Бернард Монтгомери настаивал на том, чтобы его обеспечили солидными запасами, перед тем как начать преодоление этой водной преграды. И вообще приказы «удерживать занятые позиции, пока не будут созданы запасы, позволяющие возобновить наступление», — это, судя по мемуарам, было нормой в армии союзников.
Войскам Белорусского фронта, измотанным непрерывным 40-дневным наступлением, понесшим тяжелые потери, оторвавшимся от баз, не имевшим адекватной авиаподдержки, союзные генералы почему-то отказывают в наличии веских причин для невозможности взятия Варшавы «с ходу».
Хотя тут же пишут, что любая задержка наступления на Западе приводила к тому, что «немцы получили бы возможность нанести удар Красной Армии, сосредоточивавшей свои войска на Висле». Впрочем, даже после «успешного контрудара» в Арденнах немцы отошли на линию Зигфрида. И «еще девять немецких дивизий было переброшены на русский фронт».
А что произошло в Париже?
Еще недавно в советской официальной истории освобождение Парижа трактовалось так: «Дуайт Эйзенхауэр приказал 2-й французской танковой дивизии генерала Филиппа Леклерка двинуться на Париж. Передовые части этого соединения вступили в столицу лишь 24 августа вечером, когда победа восставших уже стала очевидной».
Понятно, что роль «восставшего народа» для идеологизированной истории не грех было и преувеличивать. «Правильно восставшего народа». В Варшаве восстал «неправильный народ», под командованием «неправильных генералов», ориентированных на «неправильное правительство». Поэтому данное восстание с легкой руки Иосифа Сталина было охарактеризовано как «варшавская авантюра», затеянная «группой преступников» «ради захвата власти».
Но вот генеральный консул Швеции и генерал Омар Брэдли уверяют, что комендант Парижа Дитрих фон Хольтиц и руководители Сопротивления просто заключили взаимовыгодную сделку, устраивавшую обе стороны. «Немецкий комендант Парижа признавал правительство, выдвинутое восставшими, а французы брали на себя только одно обязательство — прекратить стрельбу по немецким войскам», впрочем, и та и другая стороны не были в состоянии сдержать многочисленных стычек. Разозленный генерал заявил, что «я
