Это формировалось не так просто, но факт остается фактом и меня уже никто не остановит.
— Началась новая жизнь. Начались новые переживания?
— Они и так были. Ведь я такой любопытный и поэтому я терпеть не могу спать. Я все время ощущаю, что что-нибудь пропущу. Я ненавижу молчащий телефон.
Я смотрю и щелкаю телевизор потому, что я боюсь что-нибудь пропустить.
Что-нибудь яркое, интересное, что-нибудь мне нужное и полезное. Многие сейчас ругают и не любят телевизор, говоря, что он плохой — это абсолютная глупость. Нельзя сказать, что я не люблю телевизор. Он такой разный, этот телевизор.
Я стал не таким усидчивым. Я не так много читаю, как читал раньше. Мне, конечно, хватит и того, что я прочел на всю оставшуюся жизнь, но, тем не менее, количество людей за которыми я охотился, чтоб с ними поговорить, узнать что-нибудь яркое, интересное, катастрофически уменьшается.
— По-видимому, вышесказанное не связано с Интернет и телезависимостью, которыми страдает современное неусидчивое и малочитающее подрастающее поколение, которому вы адресуете свой киножурнал «Ералаш»?
— Сказать, что мне не нравятся молодые. Это неправда. Они частично раздражают. А как же? Согласно Тургеневу отцы никогда не понимали детей, а дети не понимали отцов. Но я стараюсь понимать их, стараюсь уважать их интересы.
— И всё-таки, судя по выражению вашего лица, в вашей новой жизни произошло ещё что- то?
— Три дня назад я стал дедом. Это тоже очень любопытное ощущение. Мой тридцати трёхлетний сын разродился. Я, сидя в роддоме, глядел на эту малышку, который, ну, конечно похож на меня. Ну, как по- другому может быть. Скорей всего я не доживу до того, чтобы увидеть двадцати пятилетнего внука. И мне стало грустно.
— А сами по себе вы веселый человек? Известно, что многие комики и создатели юмора страдают депрессией и иногда кончают жизнь самоубийством.
— Я знаю. Нет, я наоборот страшно веселый человек. Для меня радостный день, это когда я услышу какое-то грандиозное шоу, какой-нибудь веселый анекдот и становлюсь счастливым. Я радуюсь, прыгаю от счастья, потому, что это здорово и я получил мощный заряд.
— Бывает ли у вас смех без причины? Просто хорошо и весело, а от чего не понятно?
— Ну, нет. Я смеюсь, когда смешно. Особенно, когда кто-то здорово подшутил, здорово сострил
— У вас бывают перепады настроения?
— В целом я хожу по солнечной стороне жизни. Я пью свою жизнь не как дорогой коньяк, маленькими глоточками, а как в жаркий день из оцинкованного ведра у колодца. Ты набрал полное ведро и пьешь. Специально разливаешь мимо себя чтобы остудить себя и, наконец, пить, пить и пить. Зубы сводит. Холодная вода окутывает. Вот так я живу.
. — А можно ли по «Ералашу» узреть кто же такой Борис Юрьевич Грачевский?
— Это очень странный коктейль. Это какой-то гибрид моих интересов, потому что я безумно люблю классическую музыку, я ценю и уважаю великое литературное наследие всего мира. Я такой всеядный.
Вот этот весь коктейль сейчас и есть «Ералаш». Могу хулиганить и шутить. Я неожиданно разный, трогательный, и наоборот, я могу представить себя в форме жесткой сатиры, эксцентрики. Я горжусь этим. Я из разного состою. Я не просто вода из крана. Я не вино. Я странный загадочный коктейль. Я никогда не могу понять себя. У меня внутри что-то щелкает и появляется сценарий.
— В лентах Тарковского есть нечто, что делает Тарковского Тарковским. А есть ли у Грачевского, что делает Грачевского Грачевским.
— Ну не знаю. Мой вкус присутствует везде. В каждом слове. Сценарий утверждаются мной и режиссер утверждается мной. Я его иногда подбираю, иногда он меня подбирает. Пока я не утверждю, он не будет снимать.
— Тарковский ушел и с Тарковским ушло все его творчество.
Ералаш будет жить без вас?
— Нет, он умрет. Он умрет, он будет умирать долго, он будет работать и умирать долго, но он умрет. К сожалению, я не могу найти человека, который адекватно будет понимать, что надо.
— А не кажется ли вам, что так же будут писать сценарии веселых анекдотиков и будут так же снимать?
— Анекдотики… Там тонна говна… Ну надо же найти…
— Вы снимаете короткие юмористические этюды. Может быть, это проявление вашего страха перед нечто долгосрочным, вообще?
— Нет, нет, нет.
— Вы любите короткое во всем и не обязательно в фильмах?
— Нет, нет, нет. Я анекдот люблю. Анекдот просто обожаю.
— Статьи большие в газете любите читать?
— А я прессу читаю очень мало. Мне жалко время. Мне гораздо проще посмотреть по телевизору. Я в таком нервическом темпе не могу себе позволить долго читать статьи.
— И всё-таки, складывается такое впечатление, что вы в состоянии духовного кризиса и переосмысления?
— Я когда-то лет пятнадцать назад жутко переживал. А правильно ли я живу? Правильно ли все сделал? Оставил ли след на земле? Я себя измучил этими вопросами. Мне казалось, что я вот… писал, у меня получалось. Я бросил.
Я сейчас пописываю немножко. Ведь писательское ремесло как спорт. Нужно каждый день держать себя в форме. Писать, писать и писать. Ну, вот я уже начал себя закапывать. Сегодня у меня нет такого
