Меня разбудила веселая песня, которую распевал с визорной стены девичий хор. Открыв глаза, я решил, что сон продолжается. В блоке, и без того не очень просторном, стало тесно от пасториан. Один уютно расположился в кресле, другой возвышался надо мной.
«Ешьте сами вашу поганую кашу!» — чуть не брякнул я спросонья.
Сидевший выключил визор и поднялся.
— Константин Морозов, если не ошибаюсь? — спросил он.
Улыбка его лучилась таким счастьем, что мне стало на миг неловко — вдруг я окажусь самозванцем и расстрою его. Но тут сонная одурь слетела с меня, я резко сел и уставился на непрошеных гостей.
— Я больше не принимаю заказы, — сказал я. — Тем более в таком месте и таким образом.
Они переглянулись.
— Десять тысяч извинений! — вскричал тот, что стоял у кровати, оглаживая тонкие вислые усы. — Мы не заказчики, мы посредники.
— Не работаю с посредниками, — отрезал я. — И с каких пор на Па Сотоу решили заняться мегапроектами?
— Мы не заказчики, — повторил усатый. — Нас попросили предъявить вам рекламацию. Вы должны пойти с нами.
Тишина длилась секунду или минуту. Я поймал себя на мысли, что прикидываю: просто их убить или разорвать на кусочки и раскидать по всему карантину... Сделал медленный выдох, сосредоточился на образе Первостроителя и очистил сознание от кровожадных намерений. С трудом, признаться, очистил.
— Давайте начнем сначала, — сказал я. — И для этого вы должны запомнить и никогда не забывать: у меня не бывает рекламаций. Далее — все дела, а также мелкие недоразумения решаются в установленном порядке, через Корпорацию архитекторов. И третье — никаких дел я сейчас не веду, ни напрямую, ни через посредников. Поэтому очень приятно было познакомиться. Будете еще в наших краях, обязательно посетите оружейный музей...
— Оружие... — улыбка пасторианина слегка увяла. — Оружие — это плохо. Но если вы не согласитесь пойти с нами, то придется его применить. Очень плохо, очень...
Тут я догадался, в чем дело. Неясно, правда, когда они успели пробраться на «Джихангир» и почему я их не видел во время перехода, В карантине я сижу как раз после возвращения с малоизвестного захудалого мирка. Там мне надо было рассчитаться по старым долгам и давним обидам. Регулярных рейсов туда не предусматривалось, добрался транзитным. А для этого пришлось наняться сопровождающим груз одной компании. Груз оказался двойного назначения, получатели — бандитами, я же очутился в глубокой заднице, однако с честью из нее выбрался. Видать, еще не до конца выбрался.
— Значит так, — я показал им ладони, свидетельствуя о миролюбии. — Все, что от меня требовалось, я доставил на место, сдал с рук на руки. Если есть какие-то претензии, прошу обращаться к владельцам оборудования.
На этот раз они не только переглянулись, но и принялись шептаться.
— Вас зовут Константин Морозов? — спросил усатый, теребя хилую растительность под носом.
Так. Что-то у него в голове зависло. Терпение и выдержка. Эти намеки на оружие неспроста. Главное, самому не сорваться. Я молча кивнул, на всякий случай немного подвинувшись в сторону, дабы освободить пространство для маневра, если усатому станет плохо и он сорвется.
— Ваша профессия — архитектор?
— Можно сказать и так.
— А по специальности вы мегадизайнер?
Я поморщился. На самом деле в рубрикаторе моя специальность называется длинно и нескладно. Мегадизайнерами или М-архитекторами нас именуют люди несведущие, полагая, что так оно звучит лестно. Но разве эмоции имеют значение, когда за нашу работу заказчики порой готовы платить столько, что хватило бы на годовой бюджет небольшого государства? Если им доведется посетить офис Корпорации на Трондеке во время очередного выпуска, то они будут весьма удивлены, услышав, какими словами молодые архитекторы обзывают друг друга.
Меня, например, просто звали гробовщиком, хотя эстетизация руин к гробам никакого отношения не имеет. Да и где они видели гробы? Впрочем, мы люди не гордые, мы просто честолюбивые, как любил приговаривать в веселую минуту отдыха исправитель Гофер...
— Тогда вам придется пойти с нами, — продолжал ходить по кругу усатый.
— Куда?
— К предъявителю рекламации, — улыбка снова засияла во всю мощь.
— Где находится предъявитель рекламации? — я говорил тихо, мягко, чтобы не расстроить усатого и его молчаливого соплеменника. — Назовите мир, который имеет ко мне претензии, и мы все решим ко всеобщему удовлетворению.
— Надо идти, — настаивал усатый. — Предъявитель ждет.
— Где ждет предъявитель? — мое терпение иссякало с катастрофической быстротой.
— На своем корабле.
Час от часу не легче. Ради того, чтобы перекинуться парой ничего не значащих и ни к чему не обязывающих фраз, сорвать режим карантина, а потом еще три дня куковать заново! Ну уж нет...
— Давайте сделаем так, — сказал я, постучав указательным пальцем по перстню на мизинце левой руки. — Сейчас мы быстренько свяжемся с вашим предъявителем, и я объясню ему, что следует сделать с рекламацией. Это самое большее, на что вы можете рассчитывать.
Наверно, это предложение ему не понравилось, потому что он вдруг резко цапнул меня за палец, и коммуникатор оказался у него в руке. Стало ясно: за такой неучтивостью последуют большие неприятности, но места для ответных действий не хватало. И поэтому я успел лишь дернуться в сторону, когда заметил, что второй пасторианин направил на меня конус парализатора. Может, поэтому иголка лишь царапнула кожу предплечья и рассыпалась в ткани рубашки. Полную дозу я не получил, впрочем, хватило и самой малости.
«Испортили кашу...», мелькнула сонная мысль, и я провалился в пустое равнодушие.
Тупо переставляя ноги, я вышел из блока. Пасториане бережно поддерживали меня под локти, словно подвыпившего жениха вели под венец его дружки. Горничная спала, уронив голову прямо на стойку. Наверно, ей тоже помогли уснуть, сообразил бы я, останься в голове хоть малейшее желание думать.
А потом меня привел в чувство пронзительный детский крик...
Преследователь безнадежно отстал. Скорее всего, он замешкался, не успел перескочить на мою ленту, и его унесло на другой уровень. Я оглядел с высоты огромный пустой зал, пространство которого было рассечено лентами, идущими в разных направлениях. Сплетаясь и расплетаясь, они создавали хитрый узор скрытой красоты, понятной лишь члену нашей Корпорации.
Как же звали проектировщика карантина? Не то Густав, не то Кусто, точно не помню. Исторический факультатив шел в первый год обучения, да и сам Густав-Кусто был не с Урала, а откуда-то из продвинутых миров. Нелегко, наверно, поначалу ему здесь приходилось. Мои земляки не любят, когда такие лакомые кусочки достаются чужакам. Да и кому это придется по вкусу! Но все большие проекты, и тем более — связанные с туризмом, проходили через Корпорацию, а кому не по нраву, — пожалуйста, — стройте бетонные коробки...
Я выскочил на площадку. В ее дальнем конце пестрыми цепочками светились надписи над терминальными воротами. И тут я проклял все на свете за то, что мозги все же не совсем очистились от мути.
Пусто, никого, ни охраны, ни дежурных.
Да и зачем они здесь, на выходе к посадочным тумбам, когда им полагается быть на входе!
Из карантина так просто никого не выпустят, это точно. Но если кому приспичит навестить друзей в порту — нет проблем. А потом милости просим обратно в карантин еще на три дня. Вот потому-то, вспомнил я, несмотря на хорошие заработки, местные жители неохотно идут сюда на работу. Еще бы! Кому по нраву придется неделю работать безвылазно, а потом сидеть еще три дня, если, неровен час, к концу
