городовым «поздравления» вручались прямо в руки, так как поздравлять они являлись сами. Давать было необходимо, иначе могли замучить домовладельцев штрафами: то песком панель не посыпана, то помойная яма не вычищена, то снег с крыш не убран. Драли, как говорилось, «с живого и мертвого» и на «Антона, и на Онуфрия», как сказано у Гоголя[386]. Платили владельцы предприятий, больших и малых, платили деньгами, натурой. Даже «ваньки» и ломовые извозчики должны были платить из своих скудных заработков, «бросать» двугривенный или полтинник[387]. Делалось это так: ломовик или извозчик допустил какое-нибудь малейшее нарушение правил движения, например при следовании «гусем» вместо интервала в три сажени сблизился до двух или обогнал, где не положено, а то и ничего не нарушил, но городовой посмотрел возчику вслед и записал номер — значит будет штраф, а чтобы его не было, лучше заранее заплатить. И возчик бросал под ноги городовому двадцать, а то и более копеек. Одновременно он кричал: «Берегись!» Городовой понимал условный клич, смотрел под ноги, а увидев монету, незаметно становился на нее сапогом.
Одеты полицейские были в черные суконные шинели, зимой с барашковым воротником[388]. Летом — в фуражке, зимой — в круглой бараньей шапке и башлыке. На ногах валенки с «кеньгами» зимой, летом — сапоги. Вместо шинели в теплое время мундир, в жаркое — белый китель. Вооружены они были шашкой на черной портупее, револьвером на оранжевом шнуре. В народе шашку городового называли «селедкой». Офицерские чины полиции носили общепринятую армейскую форму, которая отличалась кантами, петлицами и цветом околыша. Погоны и пуговицы серебряного цвета. Шашка на золотой портупее.
Полицейские участки производили гнетущее впечатление: низкие потолки, грязь, спертый воздух. Скрипучие ободранные двери, обшарпанные столы. В коридоре дверь в «кутузку» с «глазком». Оттуда слышатся крики, ругательства, плач. По коридору, вдоль дверей, расхаживает городовой, часто заглядывает в «глазок», грубо кричит: «Не ори!» А в комнату дежурного ведут нового задержанного для составления протокола и дознания.
Существовала в Петербурге коннополицейская стража, которая помещалась отдельно. В столице было три роты такой стражи[389]. Они носили форму городовых, но одеты были тщательнее. У них были прекрасные одномастные, хорошо обученные лошади. Конная полицейская стража выезжала по особым вызовам: в места большого скопления народа, для предупреждения беспорядков на похоронах известных лиц, на время проезда членов царствующей фамилии[390], в случае прибытия представителей иностранных государств. Им следовало отделить простой народ от привилегированной его части, участвующей в процессии, встрече. Тогда осуществлялось известное: «Осади назад!» И обученные животные крупами осторожно пятились на толпу, как будто стараясь не отдавить ногу сзади стоящего.
Для наведения порядка в столице и пригородах квартировали казачьи сотни. Число их было увеличено в период революционных событий 1905 года. На особом положении была жандармерия — орган политического сыска и борьбы с революционным движением, состоявший при Собственной его величества канцелярии[391]. Корпус жандармов имел тайных агентов и провокаторов во всех слоях общества, особенно среди писателей, передовой интеллигенции, военных.
Во времена нашей юности гнет «голубых мундиров» ощущался в полной мере[392].
Школа, гимназия, университет
…Я на экзамене дрожал, как в лихорадке,
И вытащил… второй билет! Спасен!
Как я рубил! Спокойно, четко, гладко…
Иван Кузьмич был страшно поражен.
Начальные школы призваны были дать азы образования. Для многих детей из-за недостаточных средств родителей тем и кончалось. Но кто-то потом шел дальше — в четырехклассное училище[393], гимназию, реальное и коммерческое училища. Эти учебные заведения бывали казенные, городские и частные. Начальные городские школы были бесплатные, остальные платные. В начальных школах преподавали Закон Божий, русский язык, арифметику и чистописание. Опишем те учебные заведения, где мы учились.
На углу Фонтанки и Вознесенского проспекта помещалась частная начальная школа Черниковой[394]. Маленькая квартирка из трех комнат. В одной жили учительницы, мать и дочь Черниковы. В другой, для старших учеников, стоял длинный стол, стулья и классная доска. В третьей, для младших, — четыре удлиненные парты, на 6 человек каждая, столик для учительницы, классная доска. Вот и все оборудование. Мальчики и девочки учились вместе.
В младшем классе преподавала дочь, особа лет сорока, очень нервная. В старшем — сама Черникова, сухая старушка с костлявыми руками. Они преподавали все предметы, даже Закон Божий.
Приходить надо было к 9 часам. Около 11 — перерыв на полчаса, после чего занимались еще часа два. Во время перерыва завтракали, пристроившись кто где — на парте, на подоконнике, за столом. Завтраки приносили с собой в корзиночках, которые продавались специально для этого. После завтрака всех учеников выпроваживали в маленькую переднюю, а классы проветривали. Передняя была темная, без света. Ученики толкались, задирали девочек, те визжали. Учительницы тем временем уходили в свою комнату отдыхать.
Перед началом занятий и по их окончании читали молитву. Учительницы были хорошие педагоги, объясняли понятно, терпеливо. Но мальчишки оставались мальчишками: шумели, разговаривали, пускали бумажные стрелы, дергали девочек за косички. Особенно расшалившихся выгоняли в переднюю под надзор Фени, которая, работая кухаркой, требовала, чтобы провинившийся стоял на пороге кухни. В случае особых проступков прислуга посылалась с письмом отвести шалуна домой.
Отметки выставлялись по четвертям года в дневники, которые продавались за 15 копеек в любой писчебумажной лавке. Один из авторов при получении первого дневника, не понимая значения отметок, с радостью принес его домой. Отец потребовал дневник. Успехи были неважные, особенно поведение. В этой графе стояла единица. Была порка. После этого значение отметок стало ясным.
Большинство учеников были из семей среднего достатка. Родители отдавали детей в платную школу, считая, что там учат лучше, чем в народной бесплатной школе[395] , и легче будет сдать экзамен в гимназию. Кроме того, школа Черниковых зарекомендовала себя с лучшей стороны среди обывателей района. Детей провожали в школу и встречали после занятий либо родители, либо прислуга. Учительницы передавали им свои замечания, давали советы, требовали принять те или другие меры к нерадивым.
После двух лет такого обучения, если у родителей были возможности, дети держали приемные экзамены в приготовительный или первый класс гимназии или другого среднего учебного заведения. Был известный конкурс, желающих оказывалось больше, чем мест. Экзамены по Закону Божию, русскому языку и арифметике. Сколько было тревог у родителей! Поступающим на счастье надевали на шею ладанку[396], крестили перед входом в класс, плакали, когда получал тройку, — с ней было не попасть.
Мы оба учились в казенных гимназиях. Гимназия, о которой пойдет речь, официально называлась «Санкт-Петербургская 10-я гимназия». Помещалась она в доме № 3/5 по 1-й Роте Измайловского полка, во флигеле домовладения упоминавшихся нами братьев Тарасовых. Это было не специальное учебное здание,