синими глазами. В их взорах не было страха, только удивление и странное, тревожащее спокойствие, так не свойственное маленьким детям. Они разглядывали ее, будто оценивая. Всматривались в самую сердцевину, ища нечто понятное только им, а после, оторвавшись друг от друга, протянули к ней руки, словно решили, что она достойна принадлежать им.
И Кимала принадлежала. Долгих двадцать кругов своей жизни посвятила им, каждое мгновенье надеясь и веря, что дети станут ее спасением.
Лутарг безумствовал в узилище своей души, всеми силами сдерживая осаждающую разум злость. Она прорывалась всполохами синевы в глазах, срывалась леденящим дыханием с губ, прожигала грудь раскаленным медальоном Повелителя стихий, грозя оставить неподвластное времени свидетельство ярости на коже. Рьястор в нем скребся и скулил не переставая. Возмущение духа было столь же велико, как и его собственное. Их жажда отмщения из разрозненных нитей сплелась в сверкающий клубок гнева, в котором в поисках выхода без устали метался бело-голубой волк.
Его мать?! Хрупкая, не видевшая жизни Лураса в темнице?! Дочь вейнгара, посаженная в провонявшую испражнениями клеть?! Единственная женщина, ради которой он готов вырвать сердце из груди, брошена в кишащее крысами подземелье?!
От одной этой мысли его внутренний зверь был готов растерзать любого попавшегося на пути!
Тихие причитания Сарина за спиной, так же, как боязливое сопение Истарга и едва сдерживаемый ужас коменданта Анистелы лишь подпитывали пламя опаляющего его бешенства. Челюсти молодого человека были крепко сжаты, в попытке сдержать рвущийся наружу рык. Желваки перекатывались от усилий, являя смотрящим его внутреннее состояние. Ноги чеканили шаг, когда молодой человек поспешно выносил мать из зловонной темницы.
Весь его вид был угрожающим, выказывал обещание скорой, безжалостной расправы, и только руки нежно прижимали хрупкое тело к груди, защищая от любой возможной опасности.
Выбравшись из казематов, Лутарг вдохнул полной грудью, ища крупицы сдержанности в ароматах ночного воздуха. Где-то вдали громыхал гром, вторя его беспокойному состоянию, а темное небо вспыхивало от прорезающих его молний. Казалось, сама природа подталкивает его к буйству, демонстрируя красоту и силу стихии, увещевает внять ее просьбе и спустить с цепей неистовство праведного гнева.
Дождавшись, когда подоспеют Сарин с комендантом, молодой человек коротко бросил Истаргу: 'Ко мне его', - имея ввиду незадачливого обвинителя, сейчас отсиживающегося в казармах гвардейцев в ожидании суда над обвиненными в краже, и не догадывающегося о том, что именно он по незнанию натворил. Затем обратился к наместнику Анистелы:
- Нужна комната. Две. Горячая вода и что-нибудь поесть.
Тот отчаянно закивал, все еще не веря, что его гарнизон мог совершить подобную глупость. Мужчина до последнего надеялся, что сказанное столичным гвардейцем - не более чем выдумка. Сейчас же, когда все сомнения развеялись, комендант не представлял, куда деть себя, и как замолить совершенную ошибку. В том, что кара брата руаниданы найдет его, мужчина не сомневался.
Наблюдая, как Лутарг раздает приказы, внемля модуляциям его голоса, Сарин задумался над тем, каким образом он попал сюда. В том, что Истарг к этому отношения не имеет, старец не сомневался. Больно уж испуганным он выглядел, семеня за сыном Лурасы. Да и внешний вид молодого человека недвусмысленно заявлял, что тот недавно покинул благородное общество. Собственно, как и вид самого коменданта Анистелы. Допустить, что Лутарг по собственному желанию остановился в городе - и не просто в городе, а во дворце вейнгара - у Сарина не получилось. Будучи знаком с характером молодого человека, его предвзятым отношением к людям, берущим начало из эргастенских каменоломен и всего, что он вынес там, старик отмел подобное предположение сходу, а для того, чтобы найти другое, более подходящее, ему не хватило времени, ибо Лутарг, прежде чем последовать за комендантом, свирепо бросил ему:
- Я жду объяснений, Сарин! Приемлемых объяснений!
А вот с этим у старца намечались серьезные проблемы. Он был уверен, что ни одна из его отговорок молодого человека не устроит.
Литаурэль сбилась со счета. Она уже не могла точно сказать, насколько давно покинула Антэлу или как долго находится в пути. Один день плавно перетекал в другой, такой же однообразный, похожий на предыдущий наподобие зеленых иголок, что усыпают еловую ветку. Только пейзаж изменялся вокруг путников, постепенно становясь все более гористым и труднопроходимым.
За все время они не встретили ни единого человека, не проехали рядом с поселением, не увидели, даже мельком - издалека, городских стен. Если бы девушка не знала, сколькими городами изобилует Тэла и какое количество жителей населяет их, то решила бы, что они едут по неосвоенной людьми земле.
Литаурэль не переставала удивляться этому обстоятельству. Откуда Окаэнтар мог знать такие безлюдные тропы, оставалось для девушки загадкой. Она даже позволила себе единожды поинтересоваться у тресаира о логике их путешествия, но мужчина не счел нужным просветить ее, предпочтя, чтобы Лита и дальше задавалась подобным вопрос.
Ощутив прикосновение мужской руки к своему колену, Лита поежилась и мысленно застонала. Она уже с десяток раз пожалела, что затеяла игру с Хомилиаром. Его внимание становилось все более навязчивым и успело основательно - до дрожи - опротиветь. Все эти касания невзначай, которыми тресаир награждал Истинную, рождали непреодолимое желание заорать, чтобы ее оставили в покое, но Лита не решалась, в тайне продолжая надеяться, что возможность сбежать, в конце концов, подвернется. Правда, чем дальше он отъезжали от Антэлы, тем призрачнее становилась эта самая надежда.
- Спешиваемся! - оповещающий крик Окаэнтара заставил ее пульс ускориться в предвкушении долгожданного отдыха и возможности избавиться от тяжелого мужского дыхания над ухом. Оно раздражало ее намного больше, чем гадкая морось, срывающаяся с небес и грозящая в скором времени перерасти в унылый обложной дождь.
Не дожидаясь пока тресаир предложит ей помощь, Литаурэль соскользнула на землю и поспешила отойти в сторону, ведомая стремлением избежать докучливой заботы Хомилиара. Девушка огляделась, ища место предполагаемого ночлега, но ничего кроме устремляющейся вверх тропы и цепляющихся за каменистую почву деревьев не увидела.
- Мы что, мокнуть будем? - спросила она у Аниратога, который поравнялся с ней, придерживая под уздцы коня.
- Нет, сегодня нас ждут крыша и приличная постель, - отозвался мужчина.
- Крыша и постель? - неверяще повторила Литаурэль, вновь оглядев окрестности.
- Да, выше аванпост. Нас там примут на ночь.
Тресаир двинулся дальше, и Лита торопливо последовала за ним, размышляя над тем, чем может обернуться для нее этот ночлег. На душе отчего-то стало тревожно.
- Что за аванпост?
- Рианитов. Здесь тэланские земли заканчиваются. Мы достигли границы.
Окончания фразы Литаурэль не услышала. Ее поглотил шум в ушах и бешеный бой сердца в груди. Она попятилась, не желая идти вперед. Тропа вдруг стала казаться полуразрушенным мостом, который непременно обвалится, стоит лишь ступить на него. А внизу - под ним - глубокая пропасть, тянущая жадные руки к тому, кто решился совершить переход. Бездна, ждущая ее и призывно нашептывающая: 'Литаурэль'.
Девушка в отчаянии замотала головой. Губы ее приоткрылись в безмолвно крике, в глазах плескался бездонный, всепоглощающий ужас. Шаг за шагом она продолжала отступать от незримой границы, которая должна была разделить ее жизнь на две части.
Покинуть Тэлу означало разорвать тончайшую нить, что еще связывала ее с Лутаргом и остальными Рожденными с духом. Оказаться на территории рианитов равнозначно отречению от всех чаяний и надежд, безвозвратной потере всего того, что дорого и любимо ею. Переступить невидимую черту, разделяющую
