молодому человеку странным. Почему-то казалось, что Нерожденный падок до народной любви. Его отказ от демонстрации последней наталкивал на тревожные мысли, и чем дальше, тем неспокойнее становилось у Лутарга на душе.
По тому, как их маленький отряд во главе с Рианом, провожали местные жители, молодой человек сделал вывод, что Неизменный редко покидает пределы собственного святилища. Обожание вкупе с неверием светилось на лицах рианитов, когда они наблюдали за конным шествием, а в тех, кому посчастливилось оказаться в непосредственной близости от жеребца Нерожденного, вспыхивало столь бурное ликование, что Лутарг поражался крепости их сердец, способных выдержать столь неистовую радость. Даже в Антэле на церемонии посвящения в руаниданы он не ощущал такого буйства людских эмоций, как здесь при появлении Риана.
Именно с этими мыслями Лутарг последовал за братом Нерожденной, когда служители храма, сопровождавшие процессию по улицам города, остановились у широко распахнутых въездных ворот, на том закончив свой путь, а верховые пришпорили коней, чтобы не отстать от своего божественного правителя, пустившего жеребца в галоп.
Так начался путь Лутарга в неизвестность. Третий день бешеной скачки подошел к концу, а он все также ничего не знал ни о цели путешествия, ни о местонахождении Литаурэль, и только одно не являлось для молодого человека тайной - случилось нечто, пошатнувшее душевное спокойствие Риана.
'Нечто сулящее неприятности', - решил он для себя, отведя взгляд от фигуры Неизменного. Осталось понять, что именно и чем это может грозить лично ему.
Глава 26
О чем только не думали гости коменданта Анистелы, собравшиеся в парадной зале дворца вейнгара. О минувшем застолье с избытком яств и вреде чревоугодия. О подслушанной сплетне или сознательно оброненной фразе, призванной разбудить чье-то любопытство. Об опустевшем бокале и неудобной обуви, трущей ноги. О балладе сказителя, глубине его голоса, изысканном вкусе вина и фруктов - о многом и разном, но только не о тех, кто, миновав дворцовую стражу, колеблющимися видениями шествовали по освещенным коридорам замка.
Они появились с голубыми всполохами заплясавшими на острие огненных языков. Черными тенями прошли сквозь обжигающее пламя и зубья каминной решетки, чтобы престать пред собравшимися в своем ужасающем величии и всколыхнуть в их душах отложенный до поры страх.
С истошным воплем: 'Каратели!' - несколько дам бесчувственными кулями повалились на пол. Некоторые ошеломленно застыли, не веря собственным глазам и боясь сделать шаг. Другие - и таких оказалось больше всего - путаясь в собственных одеждах, наступая на шлейфы платьев соседок, спотыкаясь и заламывая руки, спешно отбегали от незваных гостей. В панике они налетали друг на друга, переворачивали изящные стулья, натыкались на мягкие пуфы, обезумевшими от страха глазами ища места возможного прибежища, способного утаить их присутствие в этой зале от пришлых. Мужчин, считающих своим долгом ринуться на помощь дамам, практически не нашлось. В большинстве своем, забыв о благородстве, они пятились от шисгарских призраков, стремясь отойти как можно дальше, и не обращали внимания на оставляемых без защиты женщин. Среди немногих, кто повел себя иначе, был комендант. Невзирая на непосредственную близость карателей к своей замершей в испуге дочери, он устремился к девушке и укрыл ее от взглядов шисгарских всадников собственным телом. Помимо него трое преданных мужей оттесняли своих любимых от нежданного бедствия, и один, совсем еще юный кавалер, держал в своих объятьях лишившуюся чувств деву.
Хруст битого стекла под ногами, стоны и вскрики, надломленное дребезжание последнего аккорда, взятого сказителем в момент появления карателей, сопровождали стремительный бег Лурасы через залу. В общей суматохе на дочь вейнгара никто не обратил внимания. Никто не попытался остановить ее, преградить путь или как-то удержать. Занятые собственным спасением гости коменданта Анистелы не видели, как женщина оступилась и, потеряв равновесие, стала оседать на пол, как призрачные руки одного из карателей подхватили ее, не позволив упасть. Не слышали в общем гомоне обращенных к ней слов: 'Осторожнее! Антаргин мне этого не простит'. Не уловили ее ответный шепот: 'Рада тебе, Сальмир'. Ни один из гостей не заметил, как ведя за собой мужчин, повсеместно признанных грозой тэланского народа, дочь почившего вейнгара покинула праздничную залу, оставив взбудораженных людей оглядываться в поисках подступающих к ним шисгарцев.
Для них - оставшихся в помещении - каратели исчезли так же неожиданно и необъяснимо, как появились. Давний страх застлал всем глаза, сокрыв саму причину прибытия шисгарцев. Он заставил тэланцев погрузиться в воды паники, утонуть в боязни, захлебнуться в ее холодных глубинах, не позволив уразуметь очевидное - ни один их них не был целью шисгарцев. Никто не заинтересовал оплетенные голубоватым свечением тени, а та, ради кого они явились, по собственной воле пришла к ним в руки.
Позднее, многие из присутствовавших в тот день на обеде у коменданта задавались вопросом, а правда ли, что они столкнулись в 'голубой смертью' и избежали ее пагубного прикосновения. Верно ли то, что призрачные мужчины прошли через огонь и открылись их взорам? Реально ли увиденное ими, или все это чья-то глупая, жестокая шутка?
Как ни странно, мнения оказались схожи. Искренне мнящих себя счастливчиками среди приглашенных не нашлось, а потому жутковатое явление решено было отнести к неуместным шуткам, о которых предпочтительнее не вспоминать в открытую. Виновника отыскивать не стали, то ли боясь опровергнуть собственные измышления, то ли не желая попусту тратить время. Коменданта не расспрашивали, опасаясь его недовольства, а сам он не посчитал нужным делиться тем, что происходило в замке после отбытия последнего гостя, ибо не до конца доверял собственным глазам.
Семь дней провела Литаурэль в небольшом горном селении, присматриваясь к жителям и сторонясь их ответного внимания. От дома Хитары девушка не отходила, только если сама хозяйка не звала ее с собой воды набрать или короб с травами отнести. Знакомство свела столько с Утагой и Рамитой, да и то по их собственному желанию. На все вопросы женщин относительно того, кто она, откуда явилась и какими путями нашла дорогу к их селению, Лита отвечала уклончиво. В большинстве своем ссылалась на спутанные болезнью воспоминания, мол помнит, как с соплеменниками ехала на перевал, как началась гроза и полил дождь, а дальше сплошной туман. О Нерожденном и тресаирах не обмолвилась ни словом. Про духов также не рассказывала, не была уверена, стоит ли доверять этим людям и не отпугнет ли их подобное знание. Только прислушивалась к их разговорам, приглядывалась к обывателям, и думала, как быть дальше.
Впрочем, отвечали ей схожей подозрительностью. Несмотря на явное добродушие и словоохотливость хозяйки, приютившей ее в своем жилище, Хитара не спешила делиться тайнами сведениями. После того первого дня, когда знахарка расспрашивала Литаурэль о Великих Девах и поняла что пришлая о них не слышала, вопросы у женщины иссякли. И не только вопросы, с ответами также образовалась определенная сложность. На все, что хоть как-то касалось загадочных Дев и возможности покинуть селение, Хитара откликалась туманным: 'Все знание от Великих. Коли дадут, тогда и разберешься'. Эта необъяснимая таинственность существенно пугала Литу. С каждым новым днем она все больше чувствовала себя пленницей.
Вздохнув, Истинная оторвалась от созерцания занавеси, скрывающей вход в каморку с лекарственными травами, и допила уже остывший чай. Смахнув со стола крошки и ополоснув кружку, девушка вышла на крыльцо. Уже почти стемнело, и на небе зажглись яркие огоньки первых звезд. Взгляд Рожденной с духом остановился на одной, самой сочной, зависшей над кромкой далекого пика. Она подмигивала, вспыхивая и затухая, и словно звала за собой, обещая указать путь, по которому столь яростно желала пройти
